ПЕДЕРСЕН И БАДСГАРД против ДАНИИ (Pedersen and Baadsgard v. Denmark)

ЕВРОПЕЙСКИЙ СУД ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА 

Первая секция 

Дело «ПЕДЕРСЕН и БАДСГАРД против ДАНИИ»

(Pedersen and Baadsgard v. Denmark)
 
(Жалоба № 49017/99)
 
Постановление Суда
 
Страсбург

19 июня 2003 г.
 
 
Настоящее дело было направлено в Большую палату, которая вынесла по нему следующее постановление
(…)
Данное постановление становится окончательным при обстоятельствах, изложенных в п. 2 статьи 44 Конвенции. 

Оно может подвергаться редакционной правке.

 
В деле «Педерсен и Бадсгард против Дании»,

Европейский Суд по правам человека (Первая Секция), заседая в виде Палаты, составленной из следующих членов:

Г-н К.Л.Родзакис, Председатель,
г-н П.Лоренцен,
г-н Г.Бонелло,
г-жа Н.Важич,
г-н А.Ковлер,
г-н В.Загребельски,
г-жа Э.Штайнер, Судьи,
и г-н С.Нильсен, Заместитель Секретаря Секции,

Проведя 27 мая 2003 г. совещание при закрытых дверях,

Выносит следующее решение, которое было принято в вышеуказанный день:

 
ПРОЦЕДУРНЫЕ ВОПРОСЫ
 
1. Дело возбуждено Судом по жалобе (№49017/99) против Королевства Дания, поданной 30 декабря 1998 г. гражданами Дании г-ном Йоргеном Педерсоном и г-ном Стеном Кристианом Бадсгардом, в соответствии со статьей 34 Конвенции о защите прав человека и основных свобод («Конвенции»). Летом 1999 года второй заявитель умер. Его дочь и единственная наследница Трине Бадсгард решила продолжить разбирательство дела.

2. Заявители жаловались на затягивание судебного разбирательства в их отношении и утверждали, что их право на свободу выражения было нарушено в связи с тем, что решение Верховного суда от 28 октября 1998 г. представляет собой несоразмерное вмешательство в их право как журналистов выполнять свою исключительно важную роль «сторожевого пса» в демократическом обществе.

3. Жалоба была передана в ведение Второй секции Суда (п. 1 правила 52 Регламента Суда). 1 ноября 2001 г. Суд изменил состав своих Секций. Данное дело было передано в ведение новообразованной Первой Секции (п. 1 правила 52 Регламента Суда). В рамках этой Секции в соответствии с п. 1 правила 26 Регламента Суда была образована Палата для рассмотрения данного дела (п. 1 статьи 27 Конвенции).

4. Заявители и Правительство представили свои письменные объяснения по вопросу о приемлемости жалобы и по существу дела (п. 2 (b) правила 54 Регламента Суда). Обе стороны представили свои письменные объяснения в ответ на поданные объяснения противной стороны. Были получены письменные замечания от третьей стороны — Датского союза журналистов, которому дал на то разрешение Председатель (в соответствии с п. 2 статьи 36 Конвенции и п. 3 правила 61 Регламента Суда). Стороны ответили на эти замечания.

5. Слушания по вопросу о приемлемости жалобы и по существу дела проводились публично во Дворце прав человека в Страсбурге 27 июня 2002 г. (п. 3 правила 54 Регламента Суда).

Перед Судом предстали:

(a) со стороны Правительства
г-н Х.Клингенберг, Представитель,
г-жа Н.Хольст-Кристенсен, Сопредставитель,
г-н Й.Ф.Кйолбро,
г-жа К.М.Беквард,
г-жа А.Фоде, Советники;

(b) со стороны заявителей
г-н Т.Триер,
г-н Й.Якобсен, Юрисконсульт,
г-н П.Вилхельм,
г-жа М.Экхардт, Советники,
г-н Й.Педерсен, Заявитель.

Суд заслушал выступления г-на Клингенберга, г-на Триера и г-на Якобсена, и ответы г-на Клингенберга и г-на Триера на вопросы двух судей.

6. Решением от 27 июня 2002 г. Суд объявил жалобу приемлемой.

7. Стороны не представили дальнейших замечаний по существу жалобы.

8. 24 сентября 2002 г. заявители подали исковые заявления о справедливой компенсации по статье 41 Конвенции, по поводу которых Правительство представило свои замечания.

 
ФАКТИЧЕСКАЯ СТОРОНА ДЕЛА
 
I. Обстоятельства дела
 
A. Подготовленные заявителями телевизионные передачи
 
9. Заявители (второй из них умер в 1999 г. ) в рассматриваемое время работали на одной их двух общенациональных телестанций в Дании, Danmarks Radio. Они сняли две телевизионные передачи, которые были переданы в эфир 17 сентября 1990 г. в 20:00 и 22 апреля 1991 г. в 20:00, соответственно. Передачи назывались «Осужден за убийство» (domt for mord) и «Слепота полиции» (Politiets blinde oje), соответственно, и речь в них шла о процессе по делу об убийстве, в котором Высокий суд Западной Дании (Vestre Landsret) 12 ноября 1982 г. признал человека, называемого в дальнейшем X., виновным в убийстве своей жены. X. был приговорен к 12 годам тюремного заключения. Верховный суд (Hojesteret) утвердил приговор в 1983 г. После условного освобождения X. он обратился 13 сентября 1990 г. в Особый ревизионный суд (Den S?rlige Klageret) с просьбой о возобновлении производства по его делу.

10. В самом начале обеих передач указывалось, что они подготовлены исходя из следующей предпосылки:

«В данной передаче мы предоставим ряд конкретных свидетельств того, что осуждение X. не имело под собой правового основания, и что вынесением своего приговора Высокий суд Западной Дании нарушил один из главенствующих принципов права в Дании, а именно — то, что любые сомнения должны толковаться в пользу обвиняемого.

Мы продемонстрируем, что скандально известное своей неправомерностью полицейское расследование, в ходе которого вопрос о виновности был предрешен с самого начала, и которое не принимало во внимание показания важных свидетелей и строилось на показаниях свидетелей сомнительных, привело к тому, что X. был приговорен к 12 годам тюремного заключения за убийство своей жены.

В передаче будет показано, что X. не мог совершить преступления, за которое он был осужден 12 ноября 1982 г.».

11. На начальной стадии первой передачи «Осужден за убийство» имеется следующий комментарий:

«В деле против X. полицейское расследование затронуло около 900 человек. В рамках расследования было написано свыше 4000 страниц судебного дела, а перед Высоким судом Западной Дании предстало 30 свидетелей.

Мы попытаемся установить, что же на самом деле случилось в день убийства, 12 декабря 1981 г. Мы критически разберем ход полицейского расследования и оценим показания свидетелей касательно времени исчезновения жены X.».

При подготовке этой первой передачи заявители пригласили представителей полиции округа Фредерикшавн, ответственных за расследование дела об убийстве, принять участие в передаче. Поскольку некоторые условия предоставления интервью были не выполнены, в частности то, что вопросы будут присланы заблаговременно в письменном виде, то письмом от 19 апреля 1990 г. начальник полиции уведомил заявителей, что полиция не может принять участия в передаче.

12. Во вступлении ко второй передаче «Слепота полиции» имеется следующий комментарий:

«В то время именно полиция округа Фредерикшавн отвечала за расследование, приведшее к осуждению X. Не предположила ли полиция с самого начала, что убийцей был X., и не по этой ли именно причине она не стала расследовать все версии в этом деле, как того требует закон?

Мы предприняли расследование вопроса о том, имеются ли основания в выдвинутых X. серьезных обвинениях в адрес полиции округа Фредерикшавн».

13. Чуть позднее в той же передаче второй заявитель берет интервью у таксистки. Она рассказывает заявителю, что несколько дней спустя исчезновения жены X. с ней беседовали двое полицейских, и во время этой беседы она упомянула два своих наблюдения, которые она сделала 12 декабря 1981 г.; она видела такси марки «Пежо» (которое, как выяснилось впоследствии, не имело никакого отношения к убийству), но еще до того она видела X и его сына примерно 5-10 минут после полудня. Она ехала за ними на протяжении примерно одного километра. Причина, по которой она столь точно запомнила дату и время, состоит в том, что в тот день в 13:00 она должна была присутствовать на похоронах своей бабушки.

14. Далее идет следующий комментарий:

Комментатор: Таким образом, в декабре 1981 г., вскоре после того, как исчезает жена X., а сам X. уже находится в тюрьме, в распоряжении полиции Фредерикшавна находятся показания таксистки, где она сообщает, что вскоре после 12 часов в ту субботу она ехала следом за X. и его сыном на протяжении примерно километра… Таким образом, X. и его сын были в Мёллепаркене [жилом районе] дважды, и полиция знала об этом в 1981 г.

15. Интервью продолжается таким образом:

«Второй заявитель: Что же сказали полицейские о предоставленных вами сведениях ?

Таксистка: Ну, один из них сказал, что не может быть, чтобы сын X. был в машине, хотя на самом деле я на 100% уверена, что это был он, потому что я знаю и его сына, так как я возила его в детский сад.

Второй заявитель: Почему он вам это сказал?

Таксистка: Ну, он просто сказал, что не может быть, чтобы его сын был там.

Второй заявитель: То есть, что не может быть, чтобы вы видели то, что видели ?

Таксистка: Нет, он не сказал, что я не видела X., просто не может быть, чтобы с ним был его сын.

Второй заявитель: Это были двое полицейских, которые опрашивали таксистку в 1981 г., и они же составили отчет полиции.

Мы показали таксистке ее показания 1981 г., которые она никогда ранее не видела.

Таксистка: Отсутствует одна деталь — здесь говорится только… о «Пежо», и нет ничего об остальном, если только у вас нет другого отчета.

Второй заявитель: Нет, есть только этот.

Таксистка: Но это, конечно, не могло быть важным.

Второй заявитель: Что вы об этом думаете?

Таксистка: Ну что сказать, я не знаю, ну, думаю, что когда вы даете показания, то они, во всяком случае, должны быть записаны, а иначе я не вижу в этом никакого смысла, и уж тем более в деле об убийстве.

Комментатор: Итак, таксистка утверждает, что уже в 1981 г. она рассказала двум полицейским о том, что она видела X. и его сына. Ни слова об этом не упоминается в этом отчете.

Второй заявитель: Почему вы так уверены в том, что вы рассказали об этом полиции тогда, в 1981 г. ?

Таксистка: Ну, я на 100% уверена в этом, и еще, мой муж сидел рядом со мной в гостиной в качестве свидетеля… поэтому я на 100% уверена, что я рассказала им об этом.

Второй заявитель: И он находился там все время вашей беседы с полицейскими?

Таксистка: Да, так оно и было.

Второй заявитель: То есть не только во время какой-то ее части?

Таксистка: Нет, он был там все время.

Комментатор: И только в 1990 г., т.е. девять лет спустя, таксистка услышала обо всем этом опять, вскоре после того, как была показана передача «Осужден за убийство»; и хотя показания таксистки были зафиксированы в форме так называемого нулевого отчета, ей позвонил главный инспектор уголовного розыска (Rejseholdet), которого прокурор попросил провести пару новых бесед.

Таксистка: Главный инспектор уголовного розыска позвонил мне и спросил, не знаю ли я, чтобы кто-то из моих коллег знал что-то такое, о чем они не сообщили в полицию, и не пришло ли мне на память еще что-нибудь, и я сказала ему по телефону то, что я рассказала в первый раз о «Пежо» и о том, что я ехала за X. и его сыном вплоть до улицы Риец, после чего он сказал, что если он выяснит что-то такое, что… или если появится еще что-нибудь, то он… то он свяжется со мной еще раз, чего он не сделал, и только через какое-то время он позвонил мне и спросил, не приду ли я ради еще одной беседы.

Второй заявитель: Когда вы сказали главному инспектору уголовного розыска в телефонном разговоре, что вы ехали за X. и его сыном в своей машине, что он вам ответил на это?

Таксистка: Ну, он ничего не сказал.

Второй заявитель: Он не сказал, что вы никогда об этом не сообщали?

Таксистка: Нет, не сказал».

16. Потом второй заявитель коротко беседует с новым адвокатом X.:

«Второй заявитель: Есть ли у вас какие-либо замечания относительно разъяснения, которое сделала сейчас таксистка?

Новый адвокат X.: В настоящее время у меня нет по этому поводу никаких замечаний.

Второй заявитель: Почему же?

Новый адвокат X.: Я согласен с прокурором и с председателем Особого ревизионного суда, что заявления для печати по этому делу в будущем должны выпускаться только Особым ревизионным судом.

Комментатор: И хотя новый адвокат X. не желает говорить об этом деле, нам известно из других источников, что именно он в феврале нынешнего года просил о том, чтобы с таксистской была проведена новая беседа. Поэтому в марте ее опросили в полицейском участке Фредерикшавн в присутствии старшего суперинтенданта, который очевидно не согласен с тем, что прокурор ранее заявил публично, а именно, с тем, что полиции Фредерикшавна не следует давать возможность принимать участие в новых расследованиях».

17. Интервью с таксистской продолжается следующим образом:

«Второй заявитель: И что же случилось во время беседы?

Таксистка: А случилось то, что меня провели к главному инспектору уголовного розыска, и там же находился старший суперинтендант.

Второй заявитель: Было ли дано какое-то объяснение тому, почему он там присутствует?

Таксистка: Нет.

Второй заявитель: И что вы сказали во время этой беседы?

Таксистка: Я дала те же самые разъяснения, что и в первый раз, когда со мной беседовали дома.

Второй заявитель: То есть 10 лет назад, да?

Таксистка: Да.

Второй заявитель: И что именно вы сказали?

Таксистка: Ну, то, что я ехала следом за X. и его сыном до улицы Риец.

Второй заявитель: Что они сказали об этом?

Таксистка: Они ничего не сказали.

Второй заявитель: А что насчет отчета, который был составлен в 1981 г. Вы его видели?

Таксистка: Нет.

Второй заявитель: Был ли он там в кабинете?

Таксистка: Когда со мной беседовали, там был отчет, но мне не дали его посмотреть.

Второй заявитель: А вы вообще спрашивали, можно ли вам ознакомиться со старым отчетом?

Таксистка: Я спросила, можно ли мне его увидеть, но главный инспектор уголовного розыска ответил, что нет…»

18. После интервью с таксистской комментатор спрашивает:

«Теперь перед нами стоят такие вопросы: почему куда-то исчезла важнейшая часть показаний таксистки — и кто в полиции или в прокуратуре должен понести за это ответственность?

Может быть, именно двое полицейских не написали об этом в отчете?

Вряд ли, источники в полиции сообщают нам, что они не осмелились бы пойти на это.

А не был ли [указанный старший суперинтендант] тем именно лицом, которое решило не приобщать отчет к материалам дела? И не он ли с главным инспектором уголовного розыска утаил показания свидетеля от защиты, судей и присяжных?..»

Снимки двух полицейских, указанного старшего суперинтенданта и главного инспектора уголовного розыска были одновременно показаны на экране, наряду с вышеуказанными вопросами. Вопросы на этом не закончились:

«Почему главный инспектор уголовного розыска звонил таксистке вскоре после телепередачи «Осужден за убийство»? Ведь полиция придерживалась того мнения, что таксистка не имела значения как свидетель и дала свои показания в числе нулевых отчетов.

Почему главный инспектор уголовного розыска не пригласил ее для беседы, когда она повторила свои первоначальные показания по телефону?

Почему с таксисткой беседовали в полицейском участке Фредерикшавна в присутствии старшего суперинтенданта, который был полностью не согласен с публичным заявлением прокурора?

20 сентября прошлого года [указанный] начальник полиции заявил [региональной ежедневной газете]: «вся относящаяся к делу информация была предоставлена подсудимым, обвинению и судьям». Знал ли начальник полиции о показаниях таксистки, когда он делал это заявление? Знал ли государственный обвинитель уже в 1981 г., что имеются показания от свидетеля, подтверждающие, что дважды X. был в Мёллепаркене, и что сын X. был с ним оба эти раза? Ни один из них не пожелал сделать какого-либо заявления по этому делу».

19. Между тем, по требованию нового адвоката X., таксистка снова была опрошена полицией 11 марта 1991 г. Она заявила, что 12 декабря 1981 г. она присутствовала на похоронах ее бабушки в 13:00, и что по пути на кладбище примерно в пять или десять минут первого она ехала следом за X. и его сыном. Она приехала на похороны в последнюю минуту перед 13:00. Она также объяснила, что она рассказала об этом полиции во время первой с ней беседы в 1981 г. Позднее, 11 марта 1991 г., полиция предприняла расследование, в результате которого выяснилось, что похороны бабушки таксистки действительно состоялись 12 декабря 1981 г., но только в 14:00.
Впоследствии полиция еще трижды беседовала с таксисткой, и она изменила тогда свои объяснения, в частности, как указывается далее.

24 апреля 1991 г. она подтвердила, что вскоре после полудня она видела X., но согласилась с тем, что похороны состоялись в 14:00. По пути на похороны она вспомнила, что забыла взять с собой венок. Поэтому она должна была вернуться домой и вследствие этого прибыла на кладбище буквально в последний миг перед 14:00.

25 апреля 1991 г. она заявила, что она не уверена в том, в какой день и в какое время она видела X. и его сына. Более того, она была не уверена в том, говорила ли она полиции вскоре после убийства, что видела X. Кроме того, она объяснила, что во время съемки интервью с ней, имевшего место 4 апреля 1991 г., заявитель Бадсгард посоветовал ей сказать что-то вроде «а где же другой отчет?», когда он станет показывать ей отчет о беседе с ней в 1981 г.

27 апреля 1991 г. она сначала заявила, что не допускает того, что 12 декабря 1981 г. она видела X. и его сына. Она никогда ранее не связывала этот эпизод с похоронами. Она также признала, что она выдумала историю с забытым дома венком, потому что хотела, чтобы «всё сошлось». Позже во время беседы она утверждала, что видела X. и его сына 12 декабря 1981 г., но только в районе 13:00.
 
B. Уголовное преследование в отношении заявителей
 
20. 23 мая 1991 г. старший суперинтендант подал в полицию жалобу на заявителей и телестанцию, где обвинил их в диффамации. Представляется, впрочем, что органы обвинения решили отложить выдвижение обвинений в адрес заявителей вплоть до вынесения решения по вопросу о возобновлении производства по делу X.

21. Последний вопрос был решен положительным образом Особым ревизионным судом 29 ноября 1991 г., после двух заседаний и заслушивания десяти свидетелей, в том числе таксистки. Двое судей (из пяти) Особого ревизионного суда посчитали, что были представлены новые свидетельские показания такого рода, что если бы они были известны во время суда, то X. мог быть оправдан. Двое других судей посчитали, что не было представлено таких новых свидетельских показаний, что если бы они были известны во время суда, то X. мог быть оправдан. Пятый судья согласился с последними, но указал, что в других отношениях имеются особые обстоятельства, которые существенно повышают вероятность того, что и известные показания не были оценены надлежащим образом. В связи с этим, суд дал согласие на повторное слушание дела.

22. Тем временем, после выхода телевизионных передач началась проверка того, как проводилось полицейское расследование дела X. Оказалось, что полиция Фредерикшавна нарушила положения подраздела 2 раздела 751 Закона об отправлении правосудия (Retsplejeloven), введенного в действие 1 октября 1978 г. и предусматривающего, что свидетелю должна быть предоставлена возможность ознакомиться со своими показаниями. Соответственно, 20 декабря 1991 г. генеральный прокурор (Rigsadvokaten) указал в письме в министерство юстиции, что заслуживает сожаления и достойно всяческой критики то обстоятельство, что полиция Фредерикшавна не соблюдала вышеуказанное положение в своей обычной практике, и проинформировал министерство о своей договоренности с государственной полицейской академией, согласно которой он разработает более широкий свод правил касательно опроса свидетелей, и его можно будет включить в число учебных материалов, используемых в полицейской академии.

23. Повторное слушание дела X завершилось его оправданием 13 апреля 1992 г.

24. 10 июля 1992 г. заявители узнали, что на них поступила жалоба в полицию. Впрочем, по их просьбе их уведомили, что пока что не принято никакого решения относительно выдвижения в их адрес возможных обвинений.

25. 19 января 1993 г. начальник полиции Гладсакса уведомил заявителей, что в их адрес выдвинуты обвинения в диффамации старшего суперинтенданта. 28 января 1993 г. заявители были допрошены полицией Гладсакса.

26. Ходатайство стороны обвинения от 11 февраля 1993 г. о выемке материалов проведенного заявителями расследования было рассмотрено на слушании в Городском суде Гладсакса (Retten i Gladsaxe) 30 марта 1993 г. На этом слушании адвокат заявителей, заявив, что дело касается политического преступления, ходатайствовал о том, чтобы рассмотрение его было поручено не Городскому суду, а коллегии присяжных Высокого суда. Оба ходатайства были отклонены Городским судом Гладсакса (retten i Gladsaxe) 28мая1993 г. В июне 1993 г. обвинение обжаловало решение по поводу выемки материалов, а заявители обжаловали решение о месте рассмотрения дела. По запросу одного из адвокатов заявителей устное разбирательство, которое должно было состояться в Высоком суде Восточной Дании (Ostre Landsret), было назначено на 15 ноября 1993 г. Однако 7 октября 1993 г. адвокат дал отвод одному из судей Высокого суда, назвав его неправомочным разбирать это дело, и потребовал устного разбирательства по этому вопросу. Высокий суд 15 октября 1993 г. решил отказать в проведении устного разбирательства, и 11 ноября 1993 г. постановил, что судья, о котором идет речь, не будет отстранен от разбирательства дела. Все указывает на то, что адвокат испросил разрешение на обжалование этого решения в Верховном суде (Hojesteret), но безуспешно. Что касается апелляции на решение о непроведении выемки и вопроса о месте рассмотрения дела, слушания состоялись в Высоком суде 6 января и 7 марта 1994 г., и решением от 21 марта 1994 г. Высокий суд утвердил решения Городского суда. Просьба заявителей разрешить им обжаловать это решение в Верховном суде была отклонена 28 июня 1994 г.

27. 5 июля 1994 г. сторона обвинения предъявила обвинения в Городской суд, и 10 ноября 1994 г. были проведены предварительные слушания, в ходе которых была достигнута договоренность о том, что рассмотрение дела состоится на протяжении шести дней в середине июня 1995 г. Однако, поскольку адвокат одной из сторон был болен, окончательные слушания были перенесены на 21, 24, 28 и 30 августа и на 8 сентября 1995 г.

28. 15 сентября 1995 г. Городской суд Гладсакса вынес 68-страничное решение, в котором указывалось, что заданные в телепередаче вопросы касательно указанного старшего суперинтенданта представляют собой диффамационные утверждения, которые надлежит объявить ничтожными и не имеющими юридической силы. Однако суд воздержался от вынесения приговора в адрес заявителей, посчитав, что у заявителей были основания полагать, что эти утверждения соответствуют действительности. Кроме того, заявителей оправдали в отношении иска о компенсации ущерба, выдвинутого вдовой указанного старшего суперинтенданта, поскольку он скончался до начала судебных разбирательств. Решение суда было обжаловано заявителями незамедлительно, а стороной обвинения — 27 сентября 1995 г.

29. 15 апреля 1996 г. прокурор направил апелляцию в Высокий суд, а 30 апреля 1996 г. он пригласил адвоката заявителей и поверенного вдовы старшего суперинтенданта на совещания для обсуждения вопросов производства по делу. Адвокат одной из сторон заявил, что он сможет присутствовать на совещании никак не ранее как 17 июня 1996 г., и соответственно, встреча состоялась 25 июня 1996 г. Высокий суд получил протокол совещания, из коего выяснилось, что адвокат одной из сторон не в состоянии присутствовать на суде вплоть до ноября 1996 г. и ему хотелось бы, чтобы слушания по делу состоялись в начале 1997 г. 16 августа 1996 г. Высокий суд назначил слушания по делу на 24, 26 и 28 февраля, и на 3 и 4 марта 1997 г.

30. 6 марта 1997 г. Высокий суд вынес решение, где признал заявителей виновными в оскорблении чести старшего суперинтенданта в связи с тем, что они сделали и распространили заявления о деянии, способном дискредитировать его в глазах сограждан, на основании подраздела 1 статьи 267 Уголовного кодекса. Эти заявления были объявлены ничтожными и не имеющими юридической силы. Каждый из заявителей был приговорен к 20 дневным штрафам по 400 датских крон (или, в качестве альтернативы, лишению свободы сроком на 20 дней), и был обязан выплатить компенсацию наследникам умершего старшего суперинтенданта в размере 75000 датских крон.

31. 6, 16 и 25 марта 1997 г. заявители испрашивали у Совета по апелляциям (Procesbevillingsn?vnet) разрешение обжаловать вышеуказанное решение в Верховном суде. Прежде чем вынести свое решение, Совет запросил мнение органов уголовного преследования, а именно начальника полиции, государственного прокурора и генерального прокурора. 27 июня 1997 г. те представили свое совместное мнение, где возражали против выдачи разрешения на апелляцию. Однако тем временем выяснилось, что адвокат, представляющий телевизионную станцию Danmarks Radio, связался с государственным прокурором и предложил тому, чтобы прокуратура оказала содействие в передаче дела на рассмотрение в Верховный суд, поскольку, по мнению телестанции, решение Высокого суда противоречит Закону об ответственности СМИ (Medieansvarsloven). Соответственно, прокуроры начали новый раунд консультаций по данному вопросу, и их совместное мнение было направлено в Совет 3 сентября 1997 г. Заслушав мнение адвоката заявителей по поводу замечаний органов уголовного преследования, 29 сентября 1997 г. Совет дал заявителям разрешение обжаловать вышеуказанное решение в Верховном суде.

32. Генеральный прокурор подал апелляцию и материалы дела в Верховный суд 3 октября и 6 ноября 1997 г., соответственно.

33. Так как адвокаты хотели привлечь к делу еще одного адвоката, то 20 ноября 1997 г. они обратились в Верховный суд за разъяснением, будут ли соответствующие расходы считаться судебными издержками. Более того, они заявили, что их состязательные бумаги не могут быть представлены в Суд ранее начала января 1998 г. 17 марта 1998 г. Верховный суд вынес решение по вопросу о судебных издержках, а 19 марта 1998 г. назначил судебное разбирательство на 12 и 13 октября 1998 г.

34. Решением от 28 октября 1998 г., решение Высокого суда было утверждено, хотя размер компенсации, которую надлежало выплатить наследникам умершего, был увеличен до 100 000 датских крон. Большинство из пяти судей постановило:

«В передаче «Слепота полиции» заявители не только повторили утверждение таксистки, что еще во время проводившегося в 1981 г. расследования она рассказала полиции, что вскоре после полудня 12 декабря 1981 г. она ехала следом за X. на протяжении примерно одного километра, но и, в соответствии с лейтмотивом передач «Осужден за убийство» и «Слепота полиции», встали на позицию истинности показаний таксистки и представили обстоятельства дела таким образом, что у зрителей еще до последней серии вопросов создавалось впечатление установленности факта, что таксистка дала, как она утверждает, разъяснения в 1981 г., и что, таким образом, эти разъяснения находились в распоряжении полиции в 1981 г. Данное впечатление усиливалось первым из заключительных вопросов: «…почему куда-то исчезла важнейшая часть показаний таксистки, и кто в полиции или в прокуратуре должен понести за это ответственность?». В связи с кадрами о двух полицейских они задают два вопроса в повествовании комментатора, к которому относится обвинительный акт; независимо от типа вопроса, у зрителей несомненно создалось отчетливое впечатление, что на основании показаний таксистки, что она видела X. в соответствующее время 12 декабря 1981 г., был составлен полицейский отчет; что этому отчету впоследствии не дали хода; и что решение о сокрытии отчета было принято либо одним указанным старшим суперинтендантом, либо им совместно с главным инспектором уголовного розыска. Последующие вопросы в повествовании комментатора ничуть не ослабляют этого впечатления, как не ослабляет его и вопрос о том, знал ли начальник полиции или прокурор о показаниях таксистки. На этих основаниях, мы приходим к заключению, что в передаче «Слепота полиции» заявители выдвинули против указанного суперинтенданта обвинения, имевшие целью дискредитировать его в глазах его сограждан, что подпадает под подраздел 1 статьи 267 Уголовного кодекса (Straffeloven). Мы считаем далее, что заявителям должно было быть ясно, что, подавая материал вышеуказанным образом, они выдвигают такого рода обвинения.

Заявители не предприняли попыток представить какое-либо оправдание, но утверждали, что для иска нет оснований в силу подраздела 1 статьи 269 Уголовного кодекса, где говорится о добросовестном высказывании утверждений, очевидно лежащих в интересах широкой общественности или в интересах других сторон…
Как указывается в постановлении Суда по делу «Торгерсон против Исландии» (25 июня 1992 г.), существует далеко идущее право на критику деятельности полиции. Поскольку в указанном решении, однако, делается разграничение между сообщением и высказыванием утверждений, то точно так же имеется различие и между критикой, направленной на полицию как учреждение, и на отдельных поименованных ее представителей. Хотя нахождение на виду у общественности и является естественной частью обязанностей полицейских, необходимо не забывать и про их доброе имя и репутацию.

Как указывается, двое заявителей не ограничились в передаче упоминанием показаний таксистки или вынесением на их основе оценочных суждений о качестве полицейского расследования и руководства им со стороны старшего суперинтенданта. Не ограничились заявители и выдвижением обвинений в адрес полиции как учреждения за утаивание показаний таксистки, но они обвинили указанного старшего суперинтенданта в совершении уголовно-наказуемого преступления — сокрытии важнейшего факта.

Когда заявители готовили свою передачу, они знали, что в Особый ревизионный суд подано прошение о возобновлении производства по делу против X., и что в рамках рассмотрения указанного прошения Ревизионным судом, 11 марта 1991 г. таксистка была допрошена полицией по требованию защиты X. в рамках процедуры возобновления производства по делу. Вследствие ведущихся процессуальных действий по возобновлению производства по делу заявители не могли рассчитывать на то, что старший суперинтендант и двое полицейских, которые беседовали с таксисткой в 1981 г., смогут принять участие в передаче и, тем самым, предвосхитить разбирательство в Ревизионном суде. Выдвижение обвинений, таким образом, не может быть оправдано неучастием представителей полиции в передаче.

Намерения заявителей в передаче, заключавшиеся в критическом анализе полицейского расследования, были правильными в свете исполнения средствами массовой информации роли «сторожевого пса общественности», но это не применимо к каждому обвинению. Заявители не имели оснований для выдвижения столь серьезного обвинения в адрес указанного полицейского, а имевшиеся у заявителей возможности для удовлетворения целей передачи совершенно не требовали включения в нее вопросов, на которых строятся обвинения.
На этом основании, и даже с учетом того, что предусмотренные в п. 2 статьи 10 Конвенции исключения следует толковать ограничительно, а статья 10 защищает не только содержание высказываний, но и способ, каким они были сделаны, мы пришли к выводу, что выдвинутые обвинения не подпадают под подраздел 1 статьи 269 Уголовного кодекса. Более того, вследствие серьезности обвинений, мы заключаем, что нет оснований, по которым обвинения подпадали бы под действие подраздела 2 статьи 269 Уголовного кодекса. Наконец, мы согласны с тем, что нет оснований для оправдания по статье 272.

Мы согласны и с заключением относительно диффамации.

Мы согласны с Высоким судом, что тот факт, что обвинения выдвинуты в телепередаче на общенациональной телестанции «Danmarks radio», и потому можно было ожидать, что они вызовут, как то действительно и случилось, широкий общественный резонанс, следует считать отягчающим обстоятельством, как указывается в подразделе 3 статьи 267. Принимая во внимание, что с момента показа передачи прошло уже более семи лет, мы не считаем, однако, что имеются достаточные основания для усиления приговора.

По причинам, указанным Высоким судом, мы полагаем, что заявители обязаны выплатить денежное возмещение наследникам старшего суперинтенданта. При этом следует отметить, что не может считаться существенным то обстоятельство, что характер иска о возмещении убытков не был указан в судебном приказе от 23 мая 1991 г., ибо требование старшего суперинтенданта о денежной компенсации не связано ни с чем другим, кроме как с возмещением ущерба. Вследствие серьезности обвинений и способа их подачи, мы полагаем, что размер возмещения следует увеличить до 100 000 датских крон».

35. Меньшинство из двух судей, которые хотели оправдать заявителей, указали, в числе прочего:

«Мы согласны с тем, что указанные в обвинительном акте утверждения, независимо от того, что они были сформулированы в виде вопросов, следует считать основанием для уголовного преследования по подразделу 1 статьи 267 Уголовного кодекса, и что у заявителей были соответствующие намерения.

Как указывается во мнении большинства, вопрос виновности должен решаться в соответствии с подразделом 1 статьи 269, рассматриваемом в совокупности с подразделом 1 статьи 267, толкуемом в свете статьи 10 Европейской конвенции о правах человека и ограничительного толкования Европейским судом по правам человека исключений, предусмотренных в п. 2 статьи 10 Конвенции.

При вынесении решения анализу следует подвергнуть основания, на которых заявители выдвинули свои обвинения, их формулировку и обстоятельства, в каких те были выдвинуты, а также намерения заявителей в передаче.

…Мы считаем, что заявители имели основания предполагать, что утверждение таксистки, что она видела X. 12 декабря 1981 г. вскоре после полудня, было достоверным. Далее, мы считаем… что у заявителей были причины предполагать, что таксистка во время беседы с ней в 1981 г. рассказала двум полицейским, что она видела X… Соответственно, мы придаем значение тому факту, что вполне естественно, чтобы такого рода наблюдение было сообщено полиции; что из ее объяснений в отчете полиции от 11 марта 1991 г. явствует также, что она уже рассказала полиции о своих наблюдениях в 1981 г.; и что ее рассказ о реакции полиции на сообщенные ею сведения, что сын X находился в машине, повышал вероятность того, что она сообщила об этом наблюдении во время беседы с полицией в 1981 г.

…Из телевизионной передачи очевидно, что заявители знали, что полиция Фредерикшавна в то время не выполняла требование о предоставление опрашиваемому лицу возможности ознакомиться с записью его или ее показаний. У заявителей, таким образом, могли быть определенные основания полагать, что декабрьский отчет не содержал полных показаний таксистки, или что имелся другой отчет о проведенной беседе…

Мы считаем, что заявители, задавая вопросы, указанные в обвинительном акте, не преступили рамок свободы выражения, которые в делах, подобных настоящему, т.е. касающихся серьезных вопросов, представляющих значительный общественный интерес, должны предоставляться средствам массовой информации. Определенное значение мы придаем и тому факту, что передача способствовала решению Ревизионного суда заслушать свидетелей, равно как придаем мы некоторое значение и последующему оправданию X.
В целом, мы поэтому считаем, что [обвинения] не заслуживают наказания в силу подраздела 1 статьи 269 Уголовного кодекса…

[Мы согласны с тем], что обвинения должны быть объявлены ничтожными и не имеющими юридической силы, поскольку их достоверность не подлежит доказыванию…»

 
II. Соответствующее внутреннее законодательство 
 
36. Соответствующие положения Уголовного кодекса Дании на рассматриваемое время предусматривали следующее:

«Статья 154

Если лицо, при отправлении публичной должности или функции, виновно в ложном обвинении, преступлении, относящемся к даче показаний… или злоупотреблению доверием, то мера наказания, назначенная за конкретное преступление, может быть увеличена не более чем наполовину.

Статья 164

1. Всякий, кто даст в органе государственной власти ложные показания с намерением, чтобы невиновному лицу было предъявлено обвинение в наказуемом деянии, либо оно было признано виновным в таковом деянии или понесло в этой связи правовые последствия, подлежит административному (hoefte) или тюремному заключению сроком до шести лет.

2. Аналогичному наказанию подлежит всякий, кто уничтожит, исказит или удалит показания, либо подложит ложные показания с намерением, чтобы какому-либо лицу было предъявлено обвинение в преступном деянии, либо оно было признано виновным в таковом деянии…

Статья 267

1. Всякий, кто посягнет на честь другого оскорбительными высказываниями или поведением, либо выдвижением или распространением заявлений о деянии, каковое способно дискредитировать того в глазах сограждан, подлежит штрафу или административному заключению.

2. (…)

3. При назначении меры наказания отягчающим обстоятельством служит то, если оскорбление сделано в печатных документах или любым другим способом, способным дать ему широкий резонанс, либо в таких местах или в такое время, которые существенным образом усугубляют оскорбительный характер деяния.

Статья 268

Если заявление сделано или распространено со злым умыслом, или если у его автора не было достаточных оснований считать его достоверным, то он виновен в диффамации и подлежит административному или тюремному заключению сроком до двух лет. Если заявление не было сделано или распространено публично, то мера наказания может, при смягчающих обстоятельствах, быть ограничена наложением денежного штрафа.

Статья 269

1. Заявление не заслуживает наказания, если установлена его правдивость, или если его автор действовал добросовестно и обязан был говорить или действовать в правомерную защиту очевидного общественного интереса или личного интереса его самого или других лиц.

2. Наказание может быть смягчено помилованием, если будут представлены свидетельства в оправдание оснований считать заявление истинным.

Статья 272

Наказание, предусмотренное в статье 267 Уголовного кодекса, может быть смягчено помилованием, если деяние было спровоцировано ненадлежащим поведением потерпевшего, или если тот виновен в ответных действиях».

ВОПРОСЫ ПРАВА
 
I. Предполагаемое нарушение статьи 6 Конвенции 
 
37. Жалуясь на затягивание уголовного разбирательства, заявители ссылались на п. 1 статьи 6 Конвенции, который предусматривает, в числе прочего, следующее:

«Каждый… при предъявлении ему любого уголовного обвинения имеет право на… разбирательство дела в разумный срок… судом…»

 
A. Срок, подлежащий рассмотрению
 
38. Заявители настаивают, что в оценку общего срока уголовного разбирательства Суд должен включить период с мая 1991 г., когда старший суперинтендант обратился в полицию с жалобой на заявителей, и до января 1993 г., когда против заявителей были выдвинуты официальные обвинения.

Правительство, в свою очередь, утверждает, что соответствующий срок для оценки вопроса по п. 1 статьи 6 начался 19 января 1993 г., когда начальник полиции Гладсакса уведомил заявителей, что они обвиняются в диффамации старшего суперинтенданта.

39. Суд еще раз напоминает, что согласно его установившейся практике, срок, принимаемый в рассмотрение по п. 1 статьи 6 Конвенции, должен устанавливаться автономно. Он отсчитывается с момента выдвижения лицу официальных обвинений, либо с момента, когда это лицо каким-либо иным образом оказывается серьезно затронуто действиями, предпринимаемыми органами судебного преследования в результате имеющегося у них против этого лица подозрения (ср. напр., постановление Суда по делу «Хозе против Нидерландов» от 22 мая 1998 г., Reports of Judgments and Decisions 1998-III, стр. 1100, п. 43).

Заявители узнали 10 июля 1992 г., что на них подана жалоба в полицию, однако по их запросу их уведомили о том, что пока что не принято никакого решения о возможном выдвижении против них каких-либо обвинений. Кроме того, в отношении заявителей не было принято никаких принудительных мер уголовно-процессуального права вплоть до 19 января 1993 г., когда заявителей уведомили, что против них выдвинуты обвинения в диффамации старшего суперинтенданта.

В этих обстоятельствах Суд полагает, что, в целях пункта 1 статьи 6 Конвенции, заявителям были выдвинуты обвинения 19 января 1993 г., и «срок», о котором идет речь в этом положении, следует отсчитывать от указанной даты.

Стороны согласны с тем, что судебное разбирательство завершилось 28 октября 1998 г., когда Верховный суд вынес свое решение. Таким образом, общая длительность разбирательства, которую должен оценить Суд по п. 1 статьи 6 Конвенции, равняется 5 годам 9 месяцам и 9 дням.
 
B. Разумная длительность разбирательства
 
40. Суд еще раз напоминает, что разумность длительности разбирательства оценивается в зависимости от конкретных обстоятельств дела и с учетом критериев, установившихся в судебной практике Суда, в частности, — сложности дела, поведения заявителя и поведения органов, занимавшихся рассмотрением дела (ср. постановление Суда по делу«Пелиссье и Сасси против Франции» [GC], № 25444/94, ECHR1999-II, п. 67).
 
1. Письменные замечания сторон
 
41. Заявители утверждали, что дело не затрагивало сложных фактических или правовых вопросов, которые могли бы объяснить чрезмерную продолжительность разбирательства.

Что же касается их собственного поведения, заявители указывали, что их нельзя обвинять в том, что они пользовались средствами правовой защиты, предоставляемыми датским законодательством.

В отношении поведения властей, заявители утверждали, что дело лежало без движения начиная с решения Городского суда от 15 сентября 1995 г. и вплоть до марта 1997 г., когда оно заслушивалось в Высоком суде. Заявители указывали на то, что обвинение направило апелляцию в Высокий суд 15 апреля 1996 г., т.е. семь месяцев после того, как заявители обжаловали судебное решение. Таким образом, по их мнению, судебное разбирательство было неоправданно затянутым, и ответственность за это лежит на Правительстве, которое отвечает за деятельность органов уголовного преследования и за функционирование судебной системы в целом.

42. Правительство полагало, что уголовное судопроизводство было очень обширным и всеобъемлющим, а потому отнимающим много времени. Оно включало в себя изучение двух телевизионных передач, подготовленных заявителями, разбирательство в Особом ревизионном суде и разбирательство в Высоком суде, приведшее в конечном счете к оправданию X. Более того, дело представляло ряд процессуальных трудностей, которые надлежало разъяснить еще до того, как его можно было направить на рассмотрение в Городской суд.
Правительство считало, что в очень значительной степени причиной затягивания разбирательства было поведение заявителей, особенно в период до рассмотрения дела в Городском суде и Высоком суде.

Кроме того, Правительство утверждало, что в разбирательстве дела не было периодов бездействия, за которые можно было бы винить Правительство. Таким образом, по мнению Правительства, длительность разбирательства, лишь немногим превышающая пять лет и девять месяцев, в сложном уголовном деле, рассматривавшемся на трех уровнях юрисдикции и в Совете по апелляциям, полностью соответствует требованию «разумного срока» Конвенции.
 
2. Оценка Суда
 
(a) Сложность дела

43. Суд считает, что отдельные особенности дела были сложными и требующими больших затрат времени.
 
(b) Поведение заявителя

44. Суд повторяет, что только задержки, могущие быть отнесенными к государству, могут обосновать заключение о нарушении требования «разумного срока» (см., напр., постановление Суда по делу «Хумен против Польши», №26614/95, п. 66, 15 октября 1999 г). Он отмечает, что непохоже, будто во время соответствующего разбирательства заявителей слишком уж интересовали процессуальные споры. Однако из прецедентного права следует, что они, тем не менее, должны нести ответственность за возможные задержки, вызванные их представителями (см., напр., постановление Суда по делу«Капуано против Италии» от 25 июня 1987 г., Серия A, т. 119, стр. 12, п. 28).

В настоящем деле Суд полагает, что хотя использование заявителями доступных им средств правовой защиты не может считаться воспрепятствованием ходу разбирательства, оно, несомненно, удлинило его. Кроме того, заявители ни разу не возражали против отсрочек с разбирательством дела. Напротив, все указывает на то, что в целом подготовка разбирательства, включая назначение даты окончательного слушания в Высоком суде и Верховном суде, осуществлялась по согласованию с адвокатом заявителей.

В этих обстоятельствах Суд заключает, что поведение заявителей способствовал о неким образом затягиванию разбирательств.
 
(c) Поведение национальных властей

45. Суд еще раз напоминает, что срок полицейского расследования и подготовки дела к судебному разбирательству стороной обвинения завершился 5 июля 1994 г., когда дело было направлено на разрешение в Городской суд. Во время этого периода, продолжавшегося один год, пять месяцев и шестнадцать дней, было проведено множество предварительных судебных слушаний и принято большое число решений. Суд полагает, что данный срок не подлежит критике.

Рассмотрение дела в Городском суде было завершено решением 15 сентября 1995 г., то есть через год, два месяца и десять дней после его начала. Отмечая особо то обстоятельство, что назначение сроков слушаний осуществлялось по согласованию с адвокатом заявителей, Суд находит этот срок разумным.
Разбирательство в Высоком суде длилось с 15 сентября 1995 г. по 6 марта 1997 г., то есть год, пять месяцев и восемнадцать дней. Суд напоминает, что на совещании 25 июня 1996 г. адвокат одного из заявителей выразил желание последнего не начинать слушания в Высоком суде ранее начала 1997 г. Верно, впрочем, и то, что органам уголовного преследования понадобилось целых семь месяцев, чтобы подготовить дело перед отправкой апелляции в Высокий суд 15 апреля 1996 г. Однако, в свете сложности дела, Суд не находит оснований считать, что данный срок представляет воспрепятствование ходу разбирательства, и сам по себе он не является достаточно долгим, чтобы его можно было считать нарушением.

6 марта 1997 г. заявители ходатайствовали о выдаче им разрешения на подачу апелляции в Верховный суд, каковое и было им выдано Советом по апелляциям 29 сентября 1997 г. Длительность этой стадии разбирательства, продолжавшейся шесть месяцев и двадцать три дня, не подлежит критике.

Наконец, разбирательство в Верховном суде, которое началось 3 октября 1997 г. и завершилось 28 октября 1998 г., то есть продолжалось год и двадцать пять дней, не позволяет обнаружить в нем какие бы то ни было периоды недопустимого бездействия.
 
3. Заключение
 
46. Таким образом, производя общую оценку сложности дела, поведения всех заинтересованных, а также общей продолжительности разбирательства, последняя, с точки зрения Суда, не преступает рамок того, что можно считать разумным в данном конкретном случае. Соответственно, не было и нарушения п. 1 статьи 6 Конвенции в отношении срока разбирательства.

 
II. Предполагаемое нарушение статьи 10 Конвенции 
 
47. Заявители жаловались также, что решение Датского Верховного суда составляет несоразмерное вмешательство в их право на свободу выражения, гарантированное в статье 10 Конвенции, которая гласит:

«1. Каждый имеет право свободно выражать свое мнение. Это право включает свободу придерживаться своего мнения и свободу получать и распространять информацию и идеи без какого-либо вмешательства со стороны публичных властей и независимо от государственных границ. Настоящая статья не препятствует государствам осуществлять лицензирование радиовещательных, телевизионных или кинематографических предприятий.

2. Осуществление этих свобод, налагающее обязанности и ответственность, может быть сопряжено с определенными формальностями, условиями, ограничениями или санкциями, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия»

.
48. Суд отмечает единодушие сторон в том, что решение Датского Верховного суда составляло вмешательство в право заявителей на свободу выражения, гарантированное п. 1 статьи 10 Конвенции. Более того, стороны не оспаривают, что вмешательство было предусмотрено законом и преследовало правомерную цель, а именно защиту репутации или прав других лиц, в смысле п. 2 статьи 10. Суд соглашается с данной оценкой.

49. Спор между сторонами вызывает вопрос о том, было ли вмешательство «необходимым в демократическом обществе».
 
A. Письменные замечания сторон
 
50. Заявители утверждали, что своими вопросами в передаче «Слепота полиции» они лишь наметили диапазон возможностей в раскритикованном расследовании дела об убийстве в 1981-1982 гг., особенно же того, что касается наблюдений таксистки. Самим зрителям предлагалось решить, исходя из различных логических объяснений, кто же несет ответственность за провалы в расследовании дела об убийстве. Вопросы не могут считаться фактическими утверждениями, доказательство достоверности которых можно было бы потребовать от них. В вопросах не говорилось ни того, что ответственность лежит на старшем суперинтенданте, ни того, что он совершил нарушение Уголовного кодекса. Однако он был руководителем полицейского подразделения, проводившего расследование, которое привело к ошибочному осуждению X.

51. Заявители настаивали на том, что передачи были серьезными, хорошо подготовленными документальными фильмами, и что они действовали добросовестно, когда полагались на рассказ таксистки о произошедших событиях. Более того, ее свидетельские показания были ключевым звеном как в возобновлении производства по делу Особым ревизионным судом, так и в позднейшем оправдании X.

52. Заявители подчеркивали, что полиция должна оставлять открытыми для пристального анализа свои действия и ошибки, а рамки допустимой критики в отношении полицейских, равно как и в адрес политиков и государственных служащих, должны быть более широкими, нежели в случае частных лиц. Более того, они заявляли, что старшему суперинтенданту никто не препятствовал принять участие в передаче.

53. Правительство указывало на то, что заявители были осуждены не за высказывание очень резкой критики в адрес полиции, а исключительно за то, что они от своего собственного лица сделали ряд очень конкретных, беспочвенных и исключительно серьезных фактических утверждений, направленных против указанного частного лица. Оно утверждало, что Датский Верховный суд полностью признал, что настоящее дело содержит конфликт между правом на распространение идей и правом на свободу выражения, и защитой репутации других лиц, и что он должным образом уравновесил различные интересы, вовлеченные в это дело.

54. Правительство подчеркивало также, что в деле не идет речь о наказании заявителей за распространение утверждений, сделанных таксисткой, — напротив, заявители высказали свои заявления независимо, утверждая, что важнейшая улика была сокрыта, и что решение о таком сокрытии было принято либо одним старшим суперинтендантом, либо им совместно с главным инспектором уголовного розыска. Представление на выбор зрителей только этих двух вариантов было отнюдь не диапазоном возможностей, как настаивают на том заявители, а являлось утверждением, что старший суперинтендант в любом случае принимал участие в сокрытии улики, и тем самым совершил серьезное уголовное преступление.

55. Правительство утверждало, что старший суперинтендант был лишен возможности принять участие в передаче «Слепота полиции», поскольку в то время ходатайство X. о возобновлении производства по делу об убийстве находилось на рассмотрении Особого ревизионного суда.

56. С точки зрения Правительства, утверждения заявителей имели столь прямой и конкретный характер, что они очевидно выходили за рамки оценочных суждений. Таким образом, было полностью правомерным требовать оправдания в качестве условия освобождения от наказания. У заявителей была возможность предоставить таковое оправдание, но они ею не воспользовались. В этой связи Правительство ссылалось на единодушное заключение Верховного суда, что у заявителей не было оснований для высказывания такого рода утверждений, и на его же последующее постановление, согласно которому указанные утверждения были объявлены ничтожными и не имеющими юридической силы.

57. Правительство повторяло также, что заявители базировали свои утверждения исключительно на показаниях таксистки, появившиеся более чем через девять лет после соответствующих событий, и не удосужились провести проверку простых фактов, вроде того, а действительно ли похороны бабушки таксистки состоялись в 13:00.

58. Наконец, Правительство утверждало, что передача «Слепота полиции» не оказала никакого влияния ни на приказ о возобновлении производства по делу об убийстве, ни на последующий оправдательный приговор в отношении X.
 
B. Письменные замечания Датского союза журналистов
 
59. В своих письменных замечаниях, представленных согласно п. 2 статьи 36 Конвенции и п. 3 правила 61 Регламента Суда, Датский союз журналистов указывал, что для надлежащего функционирования прессы крайне важно, чтобы ограничения на ее свободу выражения толковались насколько возможно узко, с осознанием того, что наиболее подходящей формой ограничения служит саморегулирование.

60. Кроме того, при распространении информации о работе полиции и органов судебной системы, особенно когда недостатки в их деятельности приводят к ошибкам в отправлении правосудия, пресса должна иметь право на расследование и представление своих заключений при соблюдении некоторых ограничений.

61. Что касается настоящего дела, Датский союз журналистов полагает, что заявители изучили дело весьма тщательно. В этой связи они действительно оказались настолько успешными, что не только подняли дискуссию по вопросу, вызывающему серьезный интерес в обществе, но и в конечном счете смогли изменить ход отправления правосудия.

62. Соответственно, с точки зрения Датского союза журналистов, решение Верховного суда от 28 октября 1998 г. составляло необоснованное вмешательство в свободу выражения заявителей.
 
C. Оценка Суда
 
1. Общие принципы
 
63. Суд еще раз напоминает свою прочно установившуюся практику, по которой критерий необходимости в демократическом обществе требует от Суда установления того, было ли обжалуемое «вмешательство» обусловлено «настоятельной общественной потребностью», было ли оно соразмерным преследуемой правомерной цели, и являются ли доводы, приведенные национальными властями в его оправдание, существенными и достаточными (см. постановление по делу «Санди таймс»(№ 1)против Соединенного Королевства» от 26 апреля 1979 г., Серия A, т. 30, стр. 38, п. 62). Национальным властям предоставлена определенная свобода усмотрения в оценке того, существует ли подобная потребность, и какие меры необходимо принять в этой связи. Однако это усмотрение не является безграничным, а подлежит надзору со стороны Совета Европы в лице настоящего Суда, задача которого состоит в том, чтобы принимать окончательное решение о совместимости таких ограничений со свободой выражения, защищаемой статьей 10 Конвенции. Поэтому Суд, осуществляя надзор, видит свою задачу не в том, чтобы подменять национальные органы, а в том, чтобы в свете статьи 10 проверять их решения, основанные на таком усмотрении (см., в числе многих других источников, постановление Суда по делу«Фрессоз и Руар против Франции»[GC], № 29183/95, п. 45, Reports 1999-I).

64. Одним из факторов особой значимости для Суда в настоящем деле является разграничение между фактическими утверждениями и оценочными суждениями. Существование фактов можно продемонстрировать, тогда как справедливость оценочных суждений доказать нельзя. Требование доказать правдивость оценочного суждения невозможно выполнить, и оно посягает на саму свободу убеждений, которая является основополагающей частью права, гарантируемого статьей 10 (см., напр., постановление Суда по делу «Лингенс против Австрии» от 8 июля 1986 г., Серия A, т. 103, стр. 28, п. 46, и постановление Суда по делу «Обершлик против Австрии» от 23 мая 1991 г., Серия A, т. 204, стр. 27, п. 63). Однако даже в случае, когда утверждение сводится к оценочному суждению, соразмерность вмешательства может зависеть от наличия достаточных фактических оснований для опровергаемого утверждения, поскольку даже оценочное суждение, не имеющее под собой никакой фактической основы, может быть чрезмерным (постановление Суда по делу «Джерусалем против Австрии», № 26958/95, п. 43, 27. 2. 2001).

65. Другим фактором особой значимости в настоящем деле является важнейшая роль, которую играет пресса в демократическом обществе. Хотя пресса и не должна преступать определенных границ, в частности, в отношении репутации и прав других лиц, а также необходимости не допускать раскрытия конфиденциальной информации, тем не менее, ее долг состоит в том, чтобы сообщать — любым способом, который не противоречит ее обязанностям и ответственности, — информацию и идеи по всем вопросам, представляющим общественный интерес (см. постановление Суда по делу «Торгер Торгерсон против Исландии» от 25 июня 1992 г., Серия A, т. 239, стр. 27, п. 63; постановление Суда по делу«Йерсилд против Дании» от 23 сентября 1994 г., Серия A, т. 298, стр. 23, п. 31, и постановление Суда по делу «Де Хаэс и Гийселс против Бельгии» от 24 февраля 1997 г., Reports of Judgments and Decisions 1997-I, стр. 233-34, п. 37). Кроме того, Суд отдает себе отчет в том, что журналистская свобода включает также возможность прибегнуть к некоторой степени преувеличения или даже провокации (см. постановление Суда по делу «Прагер и Обершлик против Австрии» от 26 апреля 1995 г., Серия A, т. 313, стр. 19, п. 38). Таким образом, национальная свобода усмотрения ограничивается интересами демократического общества в создании прессе условий, при которых она могла бы исполнять свою исключительно важную роль «сторожевого пса» в распространении информации, имеющей серьезное общественное значение (см. постановление Суда по делу «Гудвин против Соединенного Королевства» от 27 марта 1996 г., Reports 1996-II, стр. 500, п. 39).

66. В заключение, суд напоминает, что рамки допустимой критики в отношении государственных служащих при осуществлении ими своих полномочий могут при определенных обстоятельствах быть шире, чем в отношении частных лиц. Однако нельзя говорить, что государственные служащие сознательно оставляют открытым для пристального анализа каждое свое слово и действие в той степени, как это делают политики и, следовательно, что они должны находиться в одинаковом положении с последними, когда речь заходит о критике их действий. Более того, государственные служащие должны пользоваться общественным доверием в условиях защиты от необоснованных нападок, если они намерены и далее успешно выполнять свои обязанности. Поэтому может оказаться нужным защитить их от оскорбительных словесных нападок при исполнении ими своих должностных обязанностей. Прокуроры и высшие полицейские чины являются государственными служащими, задача которых состоит в том, чтобы всячески содействовать надлежащему отправлению правосудия. В этом отношении они являются частью судебного аппарата в широком смысле этого термина. В интересах общества, чтобы они, как и служащие судов, пользовались общественным доверием. Поэтому может оказаться необходимым, чтобы государство защитило их от необоснованных обвинений (см. постановление Суда по делу «Лесник против Словакии», № 35640/97, пп. 53 и 54, 11 марта 2003 г. ).
 
2. Применение вышеуказанных принципов к рассматриваемому делу
 
67. В настоящем деле Верховный суд единодушно постановил, что утверждения, указанные в обвинительном акте, независимо от того, что они были сформулированы в виде вопросов, следует считать подлежащими уголовному преследованию по подразделу 1 статьи 267 Уголовного кодекса, и что у заявителей имелись соответствующие намерения, а именно посягательства на честь другого лица оскорбительными высказываниями или поведением, либо выдвижением или распространением заявлений о деянии, каковое способно дискредитировать его в глазах сограждан.

68. Заявители настаивали, что своими вопросами в передаче «Слепота полиции» они лишь наметили диапазон возможностей в раскритикованном расследовании дела об убийстве в 1981-1982 гг., особенно же того, что касается наблюдений таксистки. Самим зрителям предлагалось решить, исходя из различных логических объяснений, кто же несет ответственность за провалы в расследовании дела об убийстве. В вопросах не говорилось ни того, что ответственность лежит на старшем суперинтенданте, ни того, что он совершил нарушение Уголовного кодекса.

69. Суд, в полном согласии с единодушным решением Верховного суда, приходит к заключению, что заявители, посредством помещения в серию своих вопросов вопроса «почему куда-то исчезла важнейшая часть показаний таксистки, и кто в полиции или в прокуратуре должен понести за это ответственность?» встали на позицию истинности показаний таксистки и представили обстоятельства дела таким образом, что у зрителей, еще до последней серии вопросов, создавалось впечатление о несомненности того факта, что таксистка, как и утверждает, дала свои объяснения в 1981 г.; что, таким образом, эти объяснения находились в распоряжении полиции в 1981 г., и что впоследствии они были сокрыты. Суд отмечает, в частности, что заявители не оставили открытым, или, по крайней мере, не предложили зрителям вопрос о том, а дала ли действительно в 1981 г. таксистка те объяснения полиции, о даче которых она столь категорично заявляла по прошествии девяти лет.

70. Задав один за другим вопросы «может быть, именно двое полицейских не написали об этом в отчете? Вряд ли, источники в полиции сообщают нам, что они не осмелились бы пойти на это. А не был ли [указанный старший суперинтендант] тем именно лицом, которое решило не приобщать отчет к материалам дела? И не он ли с главным инспектором уголовного розыска утаил показания свидетеля от защиты, судей и присяжных?», Суд соглашается с тем, что заявители предоставили зрителям только две возможности, а именно, что решение о сокрытии важнейшей части показаний таксистки в 1981 г. было принято либо одним старшим суперинтендантом, либо им совместно с главным инспектором уголовного розыска. В любом случае указанный старший суперинтендант принимал участие в сокрытии улики, и тем самым совершил серьезное уголовное преступление.

71. С точки зрения Суда, подобное обвинение не может, даже при самом либеральном истолковании, быть признано оценочным суждением. Суд поэтому заключает, что обвинение представляло собой фактическое утверждение (ср., например, постановление Суда по делу«Лингенс против Австрии»от 8 июля 1986 г., Серия A, т. 103, стр. 28, п. 46, и постановление Суда по делу «Бладет Тромсо» и Стенсаас против Норвегии» [GC], №21980/93, ECHR 1999-III).

72. Суд отмечает, что данное утверждение исходит от самих заявителей. Поэтому необходимо рассмотреть, действовали ли они добросовестно, и выполнили ли они обычное обязательство проверить истинность фактического утверждения. В этой связи Суд напоминает, что статья 10 Конвенции защищает право журналистов обнародовать информацию по вопросам, представляющим общественный интерес, при условии, что они действуют добросовестно и на основе проверенных фактов, и предоставляют «достоверную и точную» информацию в соответствии с журналистской этикой (см., напр., вышеуказанные постановления Суда: по делу «Фрессоз и Руар», п. 54; по делу«Бладет Тромсо» и Стенсаас»,п. 58, и по делу «Прагер и Обершлик», п. 37). Соответственно, статья 10 Конвенции не гарантирует ничем не ограниченной свободы выражения даже в отношении освещения прессой вопросов, вызывающих серьезный интерес в обществе. Согласно пункту 2 статьи 10, осуществление этой свободы может налагать «обязанности и ответственность», которые распространяются в том числе и на прессу. Эти «обязанности и ответственность» неминуемо приобретают значение, когда, как в настоящем деле, на первый план выходит вопрос о нападках на репутацию поименованного частного лица и нарушении «прав других лиц». Для уравновешивания противодействующих интересов, которое предстоит провести Суду, имеет значение и тот факт, что по п. 2 статьи 6 Конвенции частные лица имеют право считаться невиновными, до тех пор пока их виновность не будет установлена законным порядком (см., в числе прочих, постановление Суда по делу «Ворм против Австрии» от 29 августа 1997 г., Reports 1997-V, п. 50, и постановление Суда по делу «Дю Руа и Малори против Франции», жалоба №34000/96, п. 34, ECHR 2000-X).

73. Поэтому Суду предстоит проанализировать расследование, проведенное заявителями, особенно в отношении источников, на достоверность которых они полагались, в их связи с конкретным утверждением, сделанным заявителями в апреле 1991 г.

74. Суд отмечает, во-первых, единодушное заключение Верховного суда, что достоверность их утверждения не была доказана, и его же последующее решение объявить данное утверждение ничтожным и не имеющим юридической силы.

75. Заявители указывали, что они действовали добросовестно, когда полагались на рассказ таксистки о случившемся, принимая во внимание, что полиция Фредерикшавна нарушила положения раздела 751 Закона об отправлении правосудия, а полицейский отчет 1981 г. не содержал полных показаний таксистки. Более того, они утверждали, что ее свидетельские показания были ключевым звеном в возобновлении производства по делу Особым ревизионным судом и в последующем оправдании X.

76. Суд отмечает, что вслед за телепередачами было начато расследование того, как полиция проводила следствие по делу X., в результате чего выяснилось, что полиция Фредерикшавна систематически не соблюдала подраздел 2 раздела 751 Закона об отправлении правосудия, где предусматривается, что свидетелю должна быть предоставлена возможность ознакомиться со своими показаниями. Соответственно, 20 декабря 1991 г., т.е. спустя восемь месяцев после выхода в эфир передачи «Слепота полиции», генеральный прокурор признал это несоблюдение заслуживающим сожаления и достойным всяческой критики. Вышеуказанное расследование не выявило, однако, чтобы кто-то в полиции Фредерикшавна утаил какую-либо улику в деле X. или в каком-либо другом, связанном с ним, уголовном деле.

77. В рамках проводимого заявителями расследования они получили копию отчета о показаниях таксистки, составленного в 1981 г. В отчете содержались сведения о том, что 12 декабря 1981 г. таксистка видела такси марки «Пежо» (которое не имело отношения к убийству). Однако в самом отчете ничто не указывает на то, что из него что-то могло быть удалено. Нет никаких признаков и существования какого-то другого, более раннего, отчета, где содержались бы ее показания о том, что в соответствующий день она видела X. Кроме того, следует упомянуть, что во время передачи таксистка не указала, что она видела, как двое полицейских записывают ее предполагаемые свидетельства о том, что она видела X. в соответствующий день. Она только заявила, что рассказала им об этом во время беседы в 1981 г.

78. Суд напоминает, что в первоначальном уголовном судопроизводстве в отношении X. полицейское расследование затронуло около 900 человек, в рамках расследования было написано свыше 4000 страниц судебного дела, а перед Высоким судом предстало 30 свидетелей. Что же касается утверждения, о котором идет речь, то заявители полагались на показания одного свидетеля, а именно таксистки. Суд отмечает, что свидетельница эта появилась спустя девять лет после произошедших событий, и что заявители не проверили, имелась ли объективная основа под ее рассказом о временной последовательности событий. Провести такую проверку было весьма легко, как показывает проведенное полицией 11 марта 1991 г. расследование в отношении заявления таксистки о времени похорон ее бабушки.

79. Суд напоминает, что 13 сентября 1990 г. X. подал ходатайство о возобновлении производства по его делу, то есть случилось это более чем за шесть месяцев до выхода в эфир передачи «Слепота полиции». Когда ходатайство его было удовлетворено Особым ревизионным судом 29 ноября 1991 г., суд разделился во мнении. Только двое судей из пяти считали, что представлены новые свидетельские показания такого рода, что если бы они были известны во время суда, то X. мог быть оправдан. Однако поскольку один судья полагал, что в других отношениях имеются особые обстоятельства, которые существенно повышают вероятность того, что и известные показания не были оценены надлежащим образом, ходатайство было удовлетворено. Соответственно, не следует заключать, что показания таксистки были решающим элементом в возобновлении производства по делу Особым ревизионным судом. Ничто не указывает и на то, что показания таксистки были ключевым звеном в позднейшем оправдании X.

80. Суд напоминает, что представители полиции Фредерикшавна были приглашены участвовать в первой передаче «Осужден за убийство», вышедшей в эфир 17 сентября 1990 г. — через четыре дня после того, как X. подал в Особый ревизионный суд ходатайство о возобновлении производства по его делу. Однако заявители не привели достаточных доказательств того, что полиция Фредерикшавна или указанный старший суперинтендант были приглашены участвовать во второй передаче «Слепота полиции», вышедшей в эфир 22 апреля 1991 г. В любом случае, отмечая в особенности заявление, сделанное новым адвокатом X. во время передачи «Слепота полиции»:

 «Я согласен с прокурором и председателем Особого ревизионного суда, что заявления для печати по этому делу в будущем должны выпускаться только Особым ревизионным судом», Суд довольствуется тем, что указанный старший суперинтендант был по сути лишен возможности давать комментарии по делу, поскольку оно находилось на рассмотрении Особого ревизионного суда.

81. Суд принимает во внимание, что передача была показана в наилучшее эфирное время на общенациональной телевизионной станции, приверженной идеям объективности и плюрализма, и что, следовательно, ее увидело значительное число зрителей. Он не перестает напоминать, что аудиовизуальные средства массовой информации часто обладают значительно более непосредственным и мощным воздействием, чем печать (см., напр., вышеуказанное постановление по делу Йерсилда, стр. 23, п. 31).

82. В этих обстоятельствах, учитывая характер и степень обвинения, Суд находит сомнительным, чтобы проведенное заявителями расследование было адекватным или достаточным для обоснования их заключительного утверждения, что старший суперинтендант умышленно утаил важнейший факт в деле об убийстве.

83. Наконец, Суд полагает, что при оценке необходимости вмешательства важно также рассмотреть вопрос о том, как соответствующие внутренние власти занимались разбирательством дела, и соответствовала ли их позиция п. 2 статьи 10 Конвенции. Внимательное изучение соответствующего решения Верховного суда показывает, что суд полностью признал то обстоятельство, что настоящее дело содержит конфликт между правом на распространение идей и правом на свободу выражения, и защитой репутации других лиц, — конфликт, который суд разрешил взвешиванием соответствующих соображений. Верховный суд ясно признал, что намерения заявителей в передаче, заключавшиеся в осуществлении критического разбора полицейского расследования, были правильными в свете исполнения средствами массовой информации роли «сторожевого пса общественности». Однако, взвесив существенные соображения, суд посчитал, что заявители не имели оснований выдвигать столь серьезное обвинение в адрес указанного старшего суперинтенданта, особенно с учетом того, что имевшиеся у заявителей возможности для удовлетворения целей передачи совершенно не требовали включения в нее вопросов, на которых основывались обвинения.

84. В итоге, Суд пришел к заключению, что Верховный суд был вправе считать судебный запрет «необходимым в демократическом обществе» для защиты репутации и прав других лиц. Соответственно, нарушение статьи 10 Конвенции места не имело.
 
ПО ЭТИМ ОСНОВАНИЯМ, СУД

1. Постановил шестью голосами против одного, что нарушение статьи 6 Конвенции места не имело;

2. Постановил четырьмя голосами против трех, что нарушение статьи 10 Конвенции места не имело;

Совершено на английском языке; уведомление в письменной форме сделано 19 июня 2003 г., в соответствии с пп. 2 и 3 правила 77 Регламента Суда.
 
 
Кристос Родзакис, Председатель
Сёрен Нильсен, Заместитель Секретаря

 
В соответствии со статьей 45 п. 2 Конвенции и правилом 74 п. 2 Регламента Суда, к настоящему постановлению прилагаются особое мнение г-на Ковлера и частично особое мнение г-на Родзакиса, к которому присоединились г-н Ковлер и г-н Штайнер.
 
К. Р.
С. Н.
 
 

 
Я сожалею, что я не могу разделить мнение большинства, которое считает, что в данном деле нет нарушения п. 1 статьи 6 Конвенции.

Тот факт, что 23 мая 1991 г. старший суперинтендант обратился в полицию с жалобой на заявителей и телевизионную станцию, где обвинил их в диффамации, означает, что уголовное производство в отношении заявителей началось именно в этот день, хотя официальное обвинение против заявителей и было выдвинуто только в январе 1993 г. Так как производство по делу завершилось 28 октября 1998 г., это означает, с моей точки зрения, что общая продолжительность производства составила семь лет и пять месяцев. Ни сложность дела, ни поведение заявителей не могут считаться оправдывающими такую длительность уголовного разбирательства, которое, по самой его природе, вызывало у заявителей душевные страдания, расстройство и тревогу. Решение Городского суда было обнародовано лишь 15 сентября 1995 г., и во время его подготовки случались периоды бездействия, ответственность за которые никоим образом нельзя было бы возложить на заявителей. Кроме того, то обстоятельство, что 15 сентября 1995 г. заявители незамедлительно обжаловали решение Городского суда, тогда как органы уголовного преследования направили апелляцию в Высокий суд только 15 апреля 1996, т.е. семь месяцев спустя, без какого-либо убедительного разъяснения, достаточно для меня, чтобы заключить, что длительность разбирательства не удовлетворяет требованию «разумного срока».
 
 

ЧАСТИЧНО ОСОБОЕ МНЕНИЕ СУДЬИ РОДЗАКИСА,
К КОТОРОМУ ПРИСОЕДИНИЛИСЬ СУДЬЯ КОВЛЕР И СУДЬЯ ШТАЙНЕР

 
С сожалением вынужден констатировать свое несогласие с заключением большинства, что в обстоятельствах дела нарушение статьи 10 Конвенции места не имело. Такое заключение значительно ослабляет, по моему мнению, роль, которую играет пресса в демократическом обществе при осуществлении строгого и энергичного контроля за вопросами, вызывающими большой интерес и озабоченность у общественности.

Мне кажется, что при оценке весомости различных вовлеченных интересов по пункту 2 статьи 10, мы должны принимать во внимание следующие три соображения:

a). Уже упомянутую ранее особую роль прессы в демократическом обществе. Как неоднократно подчеркивалось, хотя пресса и не должна преступать определенных границ, в частности, в отношении репутации и прав других лиц, ее долг (а не просто ее право) состоит в том, чтобы сообщать информацию и идеи по всем вопросам, представляющим общественный интерес, временами даже прибегая к некоторой степени преувеличения или даже провокации. Таким образом, как указал Суд, национальная свобода усмотрения ограничивается интересами демократического общества в создании прессе условий, при которых она могла бы исполнять свою исключительно важную роль «сторожевого пса» в распространении информации, имеющей серьезное общественное значение.

b). Темой телевизионной передачи в данном деле, вне всякого сомнения, был серьезный общественно-значимый вопрос: человека осудили на 12 лет тюремного заключения за убийство своей жены, и он провел почти 10 лет жизни за решеткой, прежде чем в 1992 г. его оправдали вследствие возобновления производства по делу. Вследствие возобновления производства, которому, кстати, в немалой мере способствовала подготовленная заявителями оспариваемая телепередача.

c). Целью критики заявителей было поведение полиции и ее руководителей, которые формально отвечали за расследование, проводившееся против лица, подозреваемого в убийстве своей жены. Полиция — это государственное учреждение, и физические лица, служащие в ней и осуществляющие деятельность в ее рамках, являются публичными фигурами, которые никоим образом не ограждены от пристального наблюдения и критики со стороны общественности. Из-за их весьма специфических функций, которые временами могут оказаться чрезвычайно важными для обеспечения свободы, безопасности и благополучия членов общества в целом, полицейские находятся в центре социальной напряженности, обуславливаемой исполнением государственной власти, с одной стороны, и правами частных лиц, с другой стороны, и они должны быть защищены от эксцессов при применении ими своих полномочий. По этой причине действия полицейских находятся в центре общественного внимания, что было признано и Европейским судом по правам человека: на воображаемой шкале допустимого вмешательства в целях защиты прав других лиц, политики располагаются в наименее защищенной области из-за их особых функций, но как раз за ними следуют государственные служащие и полицейские, опять же, вследствие степени важности их роли в обществе. Хотя, как известно, заботой Суда всегда являлось и является установление должного баланса интересов, который не должен в конечном итоге препятствовать полиции и ее представителям исполнять надлежащим образом свои обязанности, до сих пор такого рода забота ни разу еще не приводила к тому, чтобы приравнивать полицейских агентов с частными лицами, которые, в глазах Суда, пользуются повышенной защитой от вмешательства СМИ в их частную жизнь.

Таким образом, мы имеем такого рода ситуацию, когда уравновешивание вовлеченных интересов по пункту 2 статьи 10 определяется серьезностью общественной озабоченности, особой ролью СМИ как «сторожевого пса» общественности, и широкими рамками допустимой критики в отношении полиции и ее представителей.
На этом фоне, мы имеем следующую фактическую ситуацию: заявители утверждают, что своими вопросами в передаче «Слепота полиции» они лишь наметили диапазон возможностей в раскритикованном расследовании дела об убийстве в 1981-1982 гг., особенно же того, что касается наблюдений таксистки. Самим зрителям предлагалось решить, исходя из различных логических объяснений, кто же несет ответственность за провалы в расследовании дела об убийстве.

Следует отметить, что в передаче «Слепота полиции» после интервью с таксисткой, но еще до относящихся к делу вопросов, о которых идет речь, заявители сделали следующее заявление: «Теперь перед нами стоят такие вопросы». За этим общим заявлением воспоследовал вопрос: «почему куда-то исчезла важнейшая часть показаний таксистки — и кто в полиции или в прокуратуре должен понести за это ответственность?». Вслед за этим заявители продолжили задавать вопросы, бросающие тень сомнения на эффективность и даже на честность конкретных лиц: «Может быть, именно двое полицейских не написали об этом в отчете? Вряд ли, источники в полиции сообщают нам, что они не осмелились бы пойти на это. А не был ли [указанный старший суперинтендант] тем именно лицом, которое решило не приобщать отчет к материалам дела? И не он ли с главным инспектором уголовного розыска утаил показания свидетеля от защиты, судей и присяжных? Почему главный инспектор уголовного розыска звонил таксистке вскоре после телепередачи «Осужден за убийство»? Ведь полиция придерживалась того мнения, что таксистка не имела значения как свидетель, и дала свои показания в числе нулевых отчетов. Почему главный инспектор уголовного розыска не пригласил ее для беседы, когда она повторила свои первоначальные показания по телефону? Почему с таксисткой беседовали в полицейском участке Фредерикшавна в присутствии старшего суперинтенданта, который был полностью не согласен с публичным заявлением прокурора?..»

По моему мнению, вышеуказанные вопросы не составляют категорического заключения, что старший суперинтендант совершил серьезное уголовное преступление. Вопросы могут быть истолкованы как намеки, но они очевидно происходят либо из фактической информации, либо из того, что было представлено в передаче, в том числе, таксисткой, которая описала события так, как они запечатлелись в ее памяти. Рассматривая ситуацию на этом фоне, я считаю, что утверждения заявителей едва ли могут быть признаны фактами в смысле статьи 10 Конвенции.

Повторяя, что даже оценочные суждения, не имеющие под собой фактической основы, могут быть чрезмерными, мне предстоит теперь рассмотреть вопрос о том, существовали ли достаточные фактические основания для оспариваемого утверждения, с тем чтобы оценить, было ли вмешательство обусловлено «настоятельной общественной потребностью».

До или во время подготовки телепередач заявители узнали, что полиция Фредерикшавна не соблюла подраздел 2 раздела 751 Закона об отправлении правосудия, который предусматривает, что свидетелю должна быть предоставлена возможность ознакомиться со своими показаниями. Я снова должен подчеркнуть, что вслед за выходом в эфир передачи «Слепота полиции» генеральный прокурор, в письме от 20 декабря 1991 г. в министерство юстиции, признал такое несоблюдение заслуживающим сожаления и достойным всяческой критики, и что впоследствии он договорился с государственной полицейской академией относительно разработки более широкого свода правил касательно опроса свидетелей, который можно будет включить в число учебных материалов, используемых в полицейской академии.

В распоряжении заявителей была копия отчета, составленного полицией Фредерикшавна по показаниям таксистки 1981 г. Поскольку в нем не содержится никакой информации о том, что она видела X. и его сына 12 декабря 1981 г. примерно 5-10 минут после полудня, заявители показали таксистке этот отчет во время передачи. Тем не менее, таксистка подтвердила, что она уже рассказала полиции о своих наблюдениях в 1981 г.

Также, когда передача «Слепота полиции» была передана в эфир 22 апреля 1991 г., заявители знали, что таксистка подтвердила свое заявление в полицию 11 марта 1991 г. о том, что в 1981 г. она уже рассказала полиции, что видела X. 12 декабря 1981 г. вскоре после полудня.

Принимая во внимание все вышесказанное, я считаю, что у заявителей были основания полагаться на свидетельства таксистки и, особенно, что у них были достаточные фактические основания полагать, что составленный в декабре 1981 г. отчет не содержал полных ее показаний, или что существовал другой отчет.
Кроме того, я должен отметить (по сути, это и не оспаривалось), что тема, поднятая в передаче «Слепота полиции», широко обсуждалась в Дании и затрагивала проблему, вызывающую всеобщий интерес, то есть лежала в сфере, в которой ограничения свободы выражения должны толковаться очень строго. Я придаю некоторый вес тому факту, что передача сыграла значительную роль в решении Особого ревизионного суда заслушать свидетелей и дать согласие на возобновление производства по делу, и в том, что X. был в конечном счете оправдан.

Наконец, я еще раз напомню, что полиция обязательно должна оставлять открытыми для пристального анализа свои действия и ошибки. Указанный старший суперинтендант был руководителем полицейского подразделения, проводившего расследование, которое привело к ошибочному осуждению X. Поэтому-то, когда он действовал в своей официальной должности, то и рамки допустимой критики в его отношении, равно как и в отношении государственных служащих и политических деятелей, были более широкими, нежели в случае частных лиц.

В свете вышеизложенного, основания, выдвинутые для осуждения заявителей, хотя и представляются значимыми, но не в состоянии убедить меня, что вмешательство в осуществление заявителями их права на свободу выражения было «необходимым в демократическом обществе». В частности, использованные средства были несоразмерны преследуемой цели: «защите репутации или прав других лиц». Поэтому, с моей точки зрения, осуждение заявителей являлось нарушением статьи 10 Конвенции.