ЯНОВСКИЙ против ПОЛЬШИ (Janowski v. Poland)

(Janowski v. Poland) 

(жалоба № 25716/94)

Постановление Суда 

Страсбург

 21 января 1999 года 

По делу “Яновский против Польши” Европейский суд по правам человека, рассмотрев дело Большой палатой — в соответствии с Регламентом Суда и статьей 27 Конвенции о защите прав человека и его основных свобод (далее — Конвенция), в которую, в связи с вступлением в силу Протокола № 11, были внесены изменения, — при этом в состав Большой палаты вошли следующие судьи:

г-н Л. Вильдхабер, Председатель,
г-жа Е. Палм,
г-н К. Розакис,
сэр Николас Братца,
г-н М. Пеллонпе,
г-н Б. Конфорти;
г-н А. Пастор Ридруэхо,
г-н Дж. Бонелло,
г-н Е. Макарчик,
г-н П. Курис,
г-н Р. Тюрмэн,
г-н К. Бирсан,
г-н М. Фишбах,
г-н Ж. Кассадевал,
г-жа Х.С. Греве,
г-н А. Бака,
г-н Р. Марусте, судьи,
а также г-н М. де Сальвиа, Секретарь Суда,

Проведя 18 декабря 1998 года и 14 января 1999 года закрытые заседания,
Вынес следующее постановление, принятое в последний из вышеуказанных дней:

 
ПРОЦЕДУРА

1. Материалы дела были переданы в Суд, в соответствии с прежней редакцией статьи 19 Конвенции, Правительством Польши (далее — Правительство) 26 февраля 1998 года, польским гражданином господином Йозефом Яновским (Josef Janowski) (далее — заявитель) 27 февраля 1998 года и Европейской комиссией по правам человека (далее — Комиссия) 16 марта 1998, в трехмесячный срок, предусмотренный пунктом 1 действующей тогда статьи 32 и прежней статьей 47 Конвенции. Дело было начато после принятия Комиссией заявления № 25716/94 против республики Польша. Заявитель подал ее 25 января 1994 года, в соответствии с действующей тогда статьей 25.

Правительство в своем заявлении ссылалось на прежнюю статью 48; заявитель — на эту же норму, но с поправками, внесенными в соответствии с Протоколом №9, который был ратифицирован Польшей; в запросе Комиссия ссылалась на ныне не действующие статьи 44 и 48, а также на заявление, в котором Польша признавала обязательность юрисдикции Суда (прежняя статья 46). Цель подачи заявлений и запроса — выяснить, свидетельствуют ли материалы дела о нарушении статьи 10 Конвенции государством-ответчиком.

2. В ответе на запрос, поданный согласно подпункту (d) п. 3 правила 35 прежнего Регламента Суда “В”, заявитель уведомил судей о своем желании принять участие в разбирательстве дела и назначил своим представителем адвоката (ныне отмененное правило 31). Господин Р. Бернхард, который в тот момент был Председателем Суда, разрешил адвокату заявителя говорить на слушании дела по-польски (п. 3 прежнего правила 28).

3. Как Председатель Палаты, в обязанности которого входил разбор, в частности, вопросов ведения процесса (прежняя статья 43 Конвенции, а также правило 21), которые могли возникнуть до вступления в силу Протокола №11, господин Бернхард вместе с Секретарем Суда провел с представителем Правительства, адвокатом заявителя и представителем Комиссии консультацию относительно организации письменного сопровождения разбирательства. Согласно выпущенному после этого распоряжению, Секретарь Суда получил меморандумы заявителя и Правительства 13 июля и 7 августа 1998 года соответственно. Представитель Комиссии подал свои письменные замечания 15 сентября.

4. После вступления в силу 1 октября 1998 года Протокола №11, рассмотрение дела, в части применения положений пункта 5 статьи 5 этого Протокола, было поручено Большой Палате. В ее состав вошли господин Е. Макарчик, избранный судья от Польши (пункт 2 статьи 27 Конвенции и пункт 4 правила 24 Регламента Суда), господин Л. Вильдхабер, Председатель Суда, госпожа Е. Палм и господин К.Л. Розакис, заместители Председателя Суда, сэр Николас Братца и господин Матти Пеллонпе, председатели секций (пункт 3 статьи 27 Конвенции и пункт 3 правила 24). Другими судьями, назначенными в соответствии с Регламентом, были: господин Б. Конфорти, господин А. Пастор Ридруэхо, господин Дж. Бонелло, господин П. Курис, госпожа В. Стражнецка, господин К. Бирсан, господин М. Фишбах, господин Ж. Кассадевал, госпожа Х.С. Греве, господин А. Бака и господин Р. Марусте (пункт 3 правила 24 и пункт 4 правила 100). Впоследствии господин Р. Тюрмен заменил госпожу Стражнецка, что не могло никак отразиться на дальнейшем рассмотрении дела (подпункт (b) п. 5 правила 24).

5. По предложению Суда (правило 99 Регламента) Комиссия поручила одному из своих членов, господину М.А. Новицкому (М. А. Nowicki), участвовать в этом процессе.

6. В соответствии с решением Председателя Суда, открытое рассмотрение дела, на котором присутствовал заявитель, состоялось 18 ноября 1998 года во Дворце прав человека в Страсбурге.

Перед Судом предстали:

(а) со стороны Правительства:

г-н К. Джевицкий, профессор международного публичного права, уполномоченное лицо;
г-жа Е. Халубинска, судья, направленная Министерством юстиции, консультант;
г-н А. Калинский, управление уполномоченного лица, советник;
г-н М. Лучка, заместитель постоянного представителя Польши в Совете Европы, советник;
г-жа М. Дембска, управление уполномоченного лица, советник.

(b) со стороны заявителя:

г-жа Б. Банасик, объединение адвокатов города Лодз, адвокат.

(с) со стороны Комиссии:

г-н М.А. Новицкий, представитель;
г-жа М.-Т. Шопфер, секретарь Комиссии.

Суд заслушал обращения господина Новицкого, госпожи Банасик и господина Джевицкого.

ФАКТЫ

I. Обстоятельства дела

7. Заявитель родился в 1937 году. Он журналист, проживает в городе Здунская Воля (Zdunska Wola) в Польше.
8. По версии заявителя, 2 сентября 1992 года он обратил внимание на то, что двое муниципальных полицейских приказывают уличным торговцам уйти с площади, на которой власти Здунской Воли запретили торговлю, и переместить временные прилавки на отведенное для этого место. Однако Правительство настаивало, что полицейские, действовавшие на основании санитарных правил и с целью обеспечения дорожного движения, всего лишь попросили торговцев перейти на близлежащую базарную площадь. Заявитель также утверждал, что он вмешался, уведомив полицейских, что их действия скорее всего нарушают законы, гарантирующие свободу в экономической сфере. Он настаивал на том, что муниципальные органы власти не издавали какого-либо постановления, которое бы предписывало освобождать площадь от людей. Заявитель счел, что полицейские, очевидно, действовали на основе устных инструкций мэра города. Поэтому он убеждал торговцев оставаться на месте. Спор между заявителем и полицейскими происходил на глазах случайных свидетелей.

9. Спустя некоторое время (точная дата не указана) районный прокурор Здунской Воли возбудил уголовное дело против заявителя. 5 января 1993 года прокурор направил в районный суд Здунской Воли обвинительное заключение. Заявитель обвинялся в нанесении оскорбления полицейским при исполнении ими служебных обязанностей, а также в вопиющем неуважении к правопорядку, то есть в преступлении по статье 236 Уголовного кодекса в совокупности с п. 1 статьи 59.

10. 29 апреля 1993 года на основании статьи 236 Уголовного кодекса районный суд признал заявителя виновным в нанесении оскорбления двум полицейским. Суд установил, что это преступление, согласно п. 1 статьи 59 Уголовного кодекса, является хулиганством. Заявитель был приговорен к 8 месяцам тюремного заключения с отсрочкой исполнения приговора на 2 года и штрафу на 1 500 000 старых злотых. Кроме того, заявителя обязали выплатить 400 000 старых злотых благотворительным организациям возместить судебные издержки в размере 346 000 старых злотых.

11. Спустя некоторое время (точная дата не указана) заявитель опротестовал это решение, утверждая, что для его вынесения не было достаточных оснований. Он отметил, что районный суд не смог точно определить, какие именно бранные слова были сказаны. Было установлено лишь то, что заявитель назвал полицейских “дураками”. А это слово, по мнению заявителя, следует считать не оскорблением, а приемлемой критикой в адрес государственных служащих.

Кроме того, он утверждал, что суд первой инстанции неправильно применил нормы права. С точки зрения заявителя, его действия не имели ничего общего с хулиганством. Он лишь хотел защитить уличных торговцев от неправомерных действий полицейских.

12. 29 сентября Серадзский (Sieradz) воеводский суд отменил ту часть судебного решения, которая предписывала тюремное заключение и выплату 400 000 старых злотых благотворительным учреждениям. Вместе с тем, было подтверждено требование о выплате штрафа в размере 1 500 000 злотых, однако сумма судебных издержек была уменьшена до 150 000 старых злотых. Воеводский суд признал, что суд первой инстанции ошибся, квалифицируя действия заявителя как хулиганство. Ведь они были мотивированы намерением защитить уличных торговцев от действий полицейских, которые он считал незаконными. Таким образом, нельзя утверждать, что заявитель действовал без какого-либо оправданного мотива. Отсутствие такого мотива было бы основанием для признания этого преступления хулиганством.

13. Кроме того, воеводский суд согласился с заявителем в том, что муниципальный совет Здунской Воли не издавал какого-либо постановления, которое бы запрещало продажу товаров на улицах, и что такого рода информация не была публично распространена в то время и в том городе, о котором идет речь. Поэтому суд первой инстанции не имел никаких оснований для вывода о том, что заявитель продемонстрировал вопиющее неуважение к правопорядку.

14. Наконец, воеводский суд отметил, что в решении суда первой инстанции бранные слова, сказанные заявителем, не упомянуты. Однако в материалах дела было достаточно доказательств того, что заявитель действительно оскорбил полицейских, назвав их “уродами” и “дураками” (“woki” and “gBupki”). Эти слова, если толковать их общепринято, считаются оскорбительными. И заявитель, употребив их, вышел за рамки свободы выражения мнения. А значит, суд первой инстанции справедливо осудил заявителя по статье 236 Уголовного кодекса, которая призвана защитить государственных служащих от вмешательства в процесс выполнения ими служебных обязанностей.

II. Применимое национальное законодательство

15. В соответствующих законах предусмотрено:

Статья 236 Уголовного кодекса:

“Любой, кто наносит оскорбление государственному служащему… в момент и в связи с выполнением им служебных обязанностей, наказывается лишением свободы на срок до 2 лет, ограничением свободы или штрафом”.

Пункт 1 статьи 59 Уголовного Кодекса:

“Если преступные действия лица умышленными и хулиганскими по сути, суд назначает наказание в виде лишения свободы на срок не менее, чем в полтора раза больше минимально предусмотренного …”.

В пункте 14 статьи 120 Уголовного кодекса Польши указано, что преступление считается хулиганством, если лицо совершило его в общественном месте без какого-либо оправданного мотива или по явно неоправданному мотиву, продемонстрировав, таким образом, вопиющее неуважение к правопорядку.

РАЗБИРАТЕЛЬСТВО В КОМИССИИ ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА

16. В своей жалобе, поданной в Комиссию 25 января 1994 года, господин Яновский ссылался на статью 6 Конвенции, утверждая, что районный суд Здунской Воли отказался предоставить ему правовую поддержку и заслушать двух свидетелей защиты. Кроме того, по словам заявителя, в протокол суда не были внесены заявления, сделанные свидетелями и самим Яновским во время слушания. Ссылаясь на статью 10, он также жаловался, что его осуждение представляет собой нарушение права на свободу выражения мнений.

17. 27 ноября 1996 года Комиссия объявила, что заявление (25716/94), за исключением жалоб, поданных заявителем с отсылками на статью 6, принято. Комиссия пришла к выводу (восемь голосов против семи), что нарушение статьи 10 Конвенции было. Полный текст мнения Комиссии, а также особые мнения, которые не совпадают с позицией большинства и помещаются в докладе, прилагаются к этому постановлению.

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ ОБЪЯСНЕНИЯ В СУД

18. В своем меморандуме заявитель обратился в Суд с просьбой признать, что материалы дела свидетельствуют о нарушении статей 3, 6 п. 2 статьи 7 и статьи 10 Конвенции, и присудить ему справедливое удовлетворение, в соответствии с прежней статьей 50 (теперь это статья 41).

Со своей стороны, Правительство обратилось в Суд с просьбой признать, что в этом деле статья 10 нарушена не была.

ПРАВО

I. Рамки рассмотрения дела

19. В своем меморандуме, направленном в Суд, заявитель жаловался на нарушение нескольких статей Конвенции, а именно 3, 6, п. 1 статьи 7 и статьи 10 Конвенции. Суд указывает на то, что Комиссия признала приемлемой только жалобу заявителя по статье 10 Конвенции (о том, что его осуждение представляет собой нарушение права на свободу выражения мнений (см. выше п.п. 16-17).

20. Таким образом, Суд может рассмотреть только жалобу заявителя по ст. 10 Конвенции (см., mutatis mutandis, постановление по делу “МакГинли и Эган против Соединенного Королевства” (“McGinley and Egan v. The United Kingdom”) от 9 июня 1998 года, Reports of Judgments and Decisions 1998-III, с. 1354-1355, п. 68-70).

II. Предполагаемое нарушение статьи 10 Конвенции

21. Господин Яновский утверждал, что осуждение его за нанесение оскорбления муниципальным полицейским нарушило статью 10 Конвенции, которая гласит следующее:

“1. Каждый имеет право свободно выражать свое мнение. Это право включает свободу придерживаться своего мнения и свободу получать и распространять информацию и идеи без какого-либо вмешательства со стороны публичных властей и независимо от государственных границ…

2. Осуществление этих свобод, налагающее обязанности и ответственность, может быть сопряжено с определенными формальностями, условиями, ограничениями или санкциями, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков и преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия”.

Комиссия согласилась с аргументами заявителя, тогда как Правительство утверждало, что материалы дела не свидетельствуют о нарушении статьи 10.

А. Наличие вмешательства

22. Участники разбирательства согласились с тем, что осуждение заявителя представляет собой вмешательство в осуществление его права на свободу выражения мнения. Суд не находит оснований для иного вывода.

23. Такое вмешательство противоречит статье 10, кроме случаев когда оно “предусмотрено законом”, преследует одну или более законные цели, указанные в пункте 2 статьи 10, и являются “необходимыми в демократическом обществе” для достижения этой цели или целей.

В. “Предусмотрено законом”

24. Суд полагает, и стороны в действительности не оспаривали это, что это вмешательство было “предусмотрено законом”, так как осуждение заявителя было основано на статье 236 Уголовного кодекса (см. выше п.п. 14-15).

С. Правомерная цель

25. Комиссия, ссылаясь на решение апелляционного суда, в котором указывалось, что целью осуждения заявителя было обеспечение беспрепятственного выполнения государственными служащими своих обязанностей, признала, что вмешательство имело законную цель — предотвращение беспорядков (см. выше п. 14). Правительство согласилось, что предотвращение беспорядков было одной из законных целей, преследуемых национальными органами власти, но вместе с тем привело в качестве второй законной цели защиту репутации и прав муниципальных полицейских.

26. Принимая во внимание конкретные обстоятельства дела и аргументацию апелляционного суда, Суд признал, что осуждение заявителя ставило законной целью предотвращение беспорядков. Следовательно, обжалованное вмешательство имело законную цель в понимании п. 2 статьи 10.

D. “Необходимость в демократическом обществе”

1. Аргументы, приведенные в Суде

27. Заявитель пытался доказать, что осуждение его за нанесение оскорбления муниципальным полицейским не является необходимым вмешательством, как того требует п. 2 статьи 10. Он подчеркивал, что не имел намерения оскорблять полицейских, а хотел только высказать соображение о незаконности их действий. И хотя форма его высказываний имела резко осуждающий полицейских характер, слова, которые он употребил, следует считать подходящими. Кроме того, так как полицейские действовали неправомерно, они не могли рассчитывать на какую-то особенную защиту от критики.

Наконец, заявитель утверждал, что, поскольку он является журналистом, то его осуждение было воспринято многими как попытка органов власти возобновить цензуру и отбить всякое желание высказывать критику в будущем.

28. Комиссия отметила, что рамки общепринятой критики в отношении государственных служащих, находящихся при исполнении своих обязанностей, равно как и в адрес политиков, могут быть более широкими. Если они действовали, не имея на то правовых оснований, то они должны ожидать критических замечаний со стороны граждан и быть готовыми к тому, что они иногда могут быть выражены в резкой или грубой форме. Возможно, заявитель оскорбил полицейских, назвав их “уродами” и “дураками”. Однако, как становится ясно из конкретных обстоятельств дела, а именно — из того факта, что заявитель спонтанно отреагировал на неоправданные действия полицейских из благородных гражданских побуждений и высказал свою критику в момент острой перепалки, он не вышел за рамки допустимой критики. К тому же, Комиссия обратила внимание на то, что национальные органы осудили заявителя лишь на основании оскорбительного значения двух сказанных им слов, не принимая во внимание ситуацию, которая спровоцировала его реакцию. Комиссия пришла к выводу, что было допущено нарушение статьи 10, поскольку осуждение заявителя не было пропорциональным преследуемой законной цели и не было необходимым в демократическом обществе.

Представитель Комиссии добавил, что в демократическом обществе граждане должны иметь право реагировать на поведение государственных служащих, даже если их реакция неоправданна и принимает спорные формы. Кроме того, сотрудники правоохранительных органов должны быть равнодушными к оскорбительным устным высказываниям, в ответ на их действия, поскольку такие случаи являются частью их профессионального риска.

29. Правительство не согласилось с мнением Комиссии в том, что рамки допустимой критики в адрес государственных служащих, которые находятся при исполнении своих обязанностей, а также в адрес политиков, должны быть более широкими. Хотя их действия могут быть открытыми для пристального внимания и критики, госслужащие в тоже время должны быть защищены от необоснованных нападок, для того, чтобы эффективно исполнять свои обязанности. Правительство также оспаривало позицию Комиссии в части неправомерности действий муниципальных полицейских, утверждая, что они имели право приказать уличным торговцам уйти с площади, так как полицейские действовали из соображений обеспечения санитарного режима и руководствовались правилами дорожного движения (см. выше п. 8). Рамки критики, высказанной заявителем, не могут быть более широкими, так как она не была распространена через СМИ и не была частью публичной дискуссии по важным проблемам. Правительство, полагая, что наказание, наложенное на заявителя, было пропорциональным преследуемым целям, просило Суд признать, что нарушения статьи 10 не было.

2. Оценка Суда

(а) Основные принципы

30. Суд вновь повторяет основные принципы, которые вытекают из его постановлений, касающихся статьи 10:

(i) Свобода выражения мнения составляет одну из необходимых основ демократического общества и одно из основных условий его прогресса и самореализации каждого личности. Являясь предметом для ограничений, установленных в пункте 2 статьи 10, она распространяется не только на «информацию» или «идеи», которые благоприятно воспринимаются в обществе либо рассматриваются как безобидные или нейтральные, но также и на те, которые оскорбляют, шокируют или вызывают обеспокоенность. Таковы требования плюрализма, терпимости и широты взглядов, без которых нет “демократического общества”. Как указано в статье 10, осуществление этой свободы предполагает ограничения, которые, вместе с тем, должны быть четко сформулированы и их необходимость должна быть убедительно доказана (см. постановления: “Хендисайд против Соединенного Королевства” (“Handyside v. The United Kingdom”) от 7 декабря 1976 года, серия А, № 24, с.23, п. 49; “Лингенс против Австрии” (“Lingens v. Austria”) от 8 июля 1986 года, серия А, № 103, с.26, п.41; “Йерсилд против Дании” (“Jersild v. Denmark”) от 23 сентября 1994 года, серия А, № 298, с.23, п. 31).

(ii) Как следует из смысла п. 2 статьи 10, прилагательное “необходимый” предполагает существование “насущной общественной потребности”. Государствам-участникам предоставлены определенные пределы усмотрения в оценке того, существует ли подобная потребность, но в то же время это идет рука об руку с европейским надзором за законодательством и практикой его применения, включая решения, вынесенные независимыми судами. Таким образом, Европейский Суд уполномочен выносить окончательное решение по вопросу о том, насколько “ограничение” или “санкция” совместимы со свободой выражения мнения, в том виде, как она защищается статьей 10 (см. постановление по упомянутому выше делу “Лингенс против Австрии”, с.25, п. 39).

(iii) Осуществляя свою надзорную юрисдикцию, Европейский Суд обязан изучить оспариваемое вмешательство в свете всего дела в целом, включая смысл высказываний, которые ставились ему в вину, и контекст, в котором он произнес их. В частности, Суд должен определить, было ли рассматриваемое вмешательство “соразмерно преследуемой законной цели”, и являются ли доводы, выдвинутые национальными властями в его обоснование, «относимыми и достаточными» (см. упомянутое выше постановление по делу “Лингенс против Австрии”, с.25-26, п.40, и постановление по делу “Барфод против Дании” (“Barford v. Denmark”) от 22 февраля 1981 года, серия А, №149, с.12, п. 28). Таким образом, Суд должен установить, что национальные органы власти применили стандарты, которые отвечали принципам, закрепленным в статье 10, и более того, что они основали свое решение на приемлемой оценке относящихся к делу фактов (см. упомянутое выше постановление по делу “Йерсилд против Дании”, с.24, п. 31).

(b) Использование в данном деле указанных выше принципов

31. Суд, рассматривая факты этого дела, должен был выяснить, соответствовало ли, в данных обстоятельствах, ограничение права господина Яновского на свободу выражения мнения “насущной общественной необходимости”, было ли оно соразмерно преследуемой законной цели, и были ли доводы, выдвинутые национальными властями в его обоснование, «относимыми и достаточными».

32. В связи с этим Суд отметил, что заявитель был признан виновным в нанесении оскорбления муниципальным полицейским, которых во время инцидента на площади он назвал “уродами” и “дураками”. Свидетелями этого инцидента были случайные очевидцы, и возник он в связи с действиями муниципальных полицейских, которые требовали, чтобы уличные торговцы перешли с площади на другую улицу (см. выше п. 8). Следовательно, замечания, высказанные заявителем, не были частью открытой дискуссии по вопросам, представляющим общественный интерес; не касались они и проблемы свободы прессы, так как заявитель, хотя и журналист по профессии, в данном случае действовал как сугубо частное лицо. Суд также указал, что основанием для признания заявителя виновным были два слова, которые и суд первой инстанции, и апелляционный суд признали оскорбительными, а не тот факт, что он высказал критику в адрес полицейских или указал на тот факт, что их действия были незаконными (см. выше п.п. 10 и 14).

Исходя из этих обстоятельств, Суд признает неубедительными утверждения заявителя о том, что многие расценили его осуждение как попытку органов власти возобновить цензуру и отбить всякое желание высказывать критику в будущем (см. выше п. 27).

33. Суд также принял во внимание вывод Комиссии о том, что по отношению к государственным служащим, находящим при исполнении своих обязанностей, как и к политикам, рамки допустимой критики должны быть более широкими (см. выше п. 28). Общеизвестно, что эти рамки могут в некоторых случаях быть более широкими в отношении государственных служащих, пользующихся своими полномочиями, нежели в отношении частных лиц. Однако нельзя сказать, что государственные служащие сознательно выставляют каждое свое слово и дело под пристальный контроль в той же степени, что и политики, и к ним должны, таким образом, относиться на равной основе, что и к последним, когда речь заходит о критике их действий (сравните с постановлением по делу “Обершлик против Австрии” № 2 (“Oberschlick v. Austria (no.2)”) от 1 июля 1997 года, Reports 1997-IV, c.1275, п. 29).

Кроме того, чтобы успешно выполнять свои обязанности, государственные служащие должны пользоваться доверием граждан, работая в условиях свободных от необоснованного беспокойства, чтобы успешно исполнять свои обязанности, а следовательно, для этого может быть необходима защита от агрессивных и оскорбительных словесных нападок. В этом деле нет надобности рассматривать возможности такой защиты в связи с интересами свободы прессы или открытой дискуссии по вопросам, которые представляют общественный интерес, поскольку слова заявителя не были произнесены в этом контексте (см. выше п. 32; сравните также постановление по делу Лингенса, с.26, п. 42 в конце).

34. Суд полагает, основания, по которым заявитель был осужден, соответствовали преследуемой законной цели. Действительно, во время острой перепалки заявитель произнес оскорбительные слова, которые были продиктованы его заботой о благосостоянии соотечественников. Эти слова были адресованы служащим правоохранительных органов, которые были проинструктированы относительно того, как реагировать на подобные действия. Вместе с тем, он оскорбил полицейских в общественном месте, на глазах у группы случайных очевидцев в тот момент, когда муниципальные служащие исполняли свои служебные обязанности. Действия полицейских, несмотря на то, что они не были основаны на четко изложенных распоряжениях муниципального совета, а были продиктованы соображениями санитарного режима и правилами дорожного движения, не давали права на агрессивные и оскорбительные совестные нападки (см. выше п. 8). Таким образом, даже если и были какие-либо обстоятельства, которые бы свидетельствовали об обратном, тем не менее, были достаточные основания для решения, вынесенного в итоге национальными судами.

(с) Вывод

35. Исходя из вышеизложенного, Суд убедился, что основания, приведенные национальными органами власти в свое оправдание, были “уместными и достаточными”, как того требует п. 2 статьи 10. Суд также отметил, что исходя из конкретных обстоятельств этого дела, вмешательство было пропорционально преследуемой законной цели. В связи с этим необходимо обратить внимание на то, что мера наказания заявителя была значительно уменьшена после ее обжалования и, что особенно важно, Сераздский воеводский суд отменил ту часть решения, которая касалась лишения свободы (см. выше п. 12). Поэтому нельзя утверждать, что национальные органы власти вышли за рамки пределов усмотрения, предоставленную им в оценке необходимости оспариваемой меры.

Следовательно, не было нарушения статьи 10 Конвенции.

НА ЭТИХ ОСНОВАНИЯХ СУД

Постановляет двенадцатью голосами против пяти, что нарушения статьи 10 Конвенции не было.

Совершено на английском и французском языках и оглашено на открытом заседании во Дворце прав человека в Страсбурге 21 января 1999 года.

 
Люциус Вильдхабер Председатель Суда
Микеле де Сальвиа Секретарь Суда
 
 
Согласно п. 2 статьи 45 Конвенции и п. 2 правила 76 Регламента Суда, к этому постановлению прилагаются следующие особые мнения, которые не совпадают с позицией большинства.

 
особое мнение господина Вильдхабера;
особое мнение сэра Николаса Братца, к которому присоединился господин Розакис;
особое мнение господина Бонелло;
особое мнение господина Касадеваля.

На мой взгляд, не было никакой “насущной общественной потребности”, которая, исходя из обстоятельств этого дела, оправдала бы штраф, наложенный на заявителя. Принимая во внимание то, что заявитель произнес всего лишь два в меру оскорбительных слова, и это случилось во время мимолетной эмоциональной перепалки, с целью защиты позиции, верной с правовой точки зрения, в ситуации, в которой г-н Яновский не был прямо заинтересован, наложение на него штрафа в целях “предотвращения беспорядков” не было “необходимым в демократическом обществе”.

Жаль, что я не могу согласиться с большинством судей в том, что нарушения статьи 10 Конвенции в данном деле не было.

Обосновывая свой вывод, большинство уделило основное внимание пределам усмотрения, которыми наделены национальные суды: их позиция основывается на том, что, расценив слова, которыми заявитель обозвал муниципальных полицейских (“уроды” и “дураки”), оскорбительными на основе статьи 236 Уголовного кодекса, признав заявителя виновными и осудив его за нарушение этой нормы закона, Сераздский воеводский суд не вышел за рамки пределов усмотрения, а значит, осуждение заявителя, в соответствии с п. 2 статьи 10, было оправданным.

На мой взгляд, такой подход к рассмотрению вопросов, касающихся статьи 10, является чересчур узким. Мне кажется, что истинная проблема данного дела заключается в чрезвычайно широких и безоговорочных формулировках самой статьи 236. В соответствии с этой статьей, любое лицо, которое оскорбляет государственного служащего во время исполнения последним своих служебных обязанностей, совершает, таким образом, преступление, которое карается лишением свободы. Насколько я понимаю, данная статья не оставляет национальному суду другого выбора, кроме как осудить обвиняемого, если будет установлено, что оскорбления были адресованы государственным служащим, находящимся при исполнении служебных обязанностей. В частности, создается впечатление, что суд ни обязан, и ни свободен в рассмотрении обстоятельств, в которых оскорбительные слова были произнесены, или выяснении, было ли их употребление оправдано или спровоцировано поведением государственного служащего и препятствовало ли это каким-либо образом выполнению им служебных обязанностей. С этой точки зрения следует обратить внимание на аргумент Правительства о том, что при определении применимости к совершенному преступлению статьи 236 “не имеет значения или смысла в том, прав или неправ был государственный служащий по сути, совершая конкретное действие в рамках служебных обязанностей… достаточно лишь доказать, что государственному служащему было нанесено оскорбление в тот момент, когда он выполнял свои служебные обязанности”. Это значительно отличается от тех положений австрийского права, которые Суд рассмотрел в деле “Обершлик против Австрии” № 2, постановление от 1 июля 1997 года, Reports of Judgment and Decisions 1997-IV. Эти положения предусматривают защиту лица, которое словесно оскорбляет другое лицо, если эти оскорбления были спровоцированы и были следствием его справедливого негодования.

С некоторыми колебаниями я готов согласиться с тем, что применение статьи к заявителю в этом деле преследовало законную цель (согласно п. 2 статьи 10), а именно — “предотвращение беспорядков”, даже при отсутствии доказательств того, что употребление двух слов спровоцировало или могло спровоцировать его какие-нибудь беспорядки. С другой стороны, не могу согласиться с аргументом Правительства, что привлечение заявителя к уголовное преследование служило далее законной цели “защиты… прав других лиц”: этот аргумент целиком противоречит решению воеводского суда, в котором отмечалось, что статья 236 предназначается не для защиты достоинства личности государственных служащих, а для обеспечения беспрепятственного выполнения ими служебных обязанностей.

Более того, я совершенно не согласен с тем, что применение данного положения в этом деле было необходимо в демократическом обществе для достижения законной цели: я считаю, что применение статьи 236 для привлечения заявителя к уголовной ответственности, для осуждения и наложения на него штрафа не соответствовало ни насущной общественной потребности, ни какой-либо законной цели.

Я прихожу к такому выводу, опираясь, в частности, на такие факты дела.

1. Существуют четкие доказательства того, что два оскорбительных слова были произнесены во время инцидента, который являлся, как правильно отметила Комиссия, “эмоциональной перепалкой” между заявителем и муниципальными полицейскими. Очевидно, что эта перепалка была спровоцирована и тем, что заявитель расценил как злоупотребление властью полицейскими, которые требовали от владельцев прилавков переместиться на расположенную рядом базарную площадь. Хотя Правительство и отрицало, что действия муниципальных полицейских были незаконными, тем не менее, как признал воеводский суд, заявитель, бесспорно, правильно заметил, что муниципальный совет не издал ни одного постановления, которое бы запрещало продажу товаров на улицах, и что такого рода информация не была публично распространена в то время, и в том городе, о котором идет речь. Исходя из этих обстоятельств, осуществление заявителем своего права на свободу выражения мнения и возражения муниципальным полицейским были полностью оправданы. Тот факт, что при этом он употребил два оскорбительных слова, которые, очевидно, отражали его разочарование действиями полицейских, не мог, на мой взгляд, оправдать привлечение заявителя к уголовной ответственности. Как правильно отметило большинство членов Комиссии, даже если слова заявителя нельзя считать допустимой критикой, употребление их не было умышленным и беспричинным выпадом против полицейских.

2. Большинство судей настаивает на том факте, что высказывания заявителя не были частью общественной дискуссии по вопросам, представляющим общественный интерес. Я не разделяю этого мнения. Несмотря на то, что дискуссия действительно касалась только заявителя и муниципальных полицейских и что предмет дискуссии, возможно, не имел большого значения, то, чего она касалась, заявитель воспринял как злоупотребление властью или превышение полномочий со стороны государственных служащих. С такой точки зрения, это, безусловно, представляет тот предмет общественного интереса, который заслуживал защиты по статье 10.

3. Нет ни одного основания утверждать, что употребление двух оскорбительных слов могло каким-либо образом вызвать общественные беспорядки или помешать полицейским выполнять то, что они считали своими надлежащими функциями. Их конфронтация с заявителем, возможно, явилась помехой и вызвала у полицейских неловкость перед общественностью. Однако воеводский суд четко указал, что заявитель невиновен в “совершении хулиганства”, и решение этого суда не дает оснований говорить, что употребление указанных слов каким-либо образом отразилось на выполнении полицейскими своих служебных обязанностей.

4. Безусловно, штраф, наложенный на заявителя, никак нельзя назвать незначительным. Правительство утверждает, что размер штрафа умеренный, хотя, с другой стороны, признает, что он приблизительно равен сумме месячного пособия по безработице, а это, на мой взгляд, несоразмерное наказание за совершенное заявителем правонарушение.

На мой взгляд, применение в обстоятельствах этого дела нечетких положений статьи 236 Уголовного кодекса с целью привлечения заявителя к уголовной ответственности, осуждение и наложение на него штрафа, составило неоправданное вмешательство в права заявителя, гарантированные статьей 10 Конвенции.

К сожалению, не могу согласиться с мнением большинства.

В этом деле было приведено достаточно доказательств того, что муниципальные полицейские Здунской Воли превысили свои полномочия, выгнав уличных торговцев с площади, на которой постановлением муниципального совета не было запрещено продавать товары. Заявитель высказал полицейским свой протест против злоупотребления ими властью. При этом он употребил слова, которые обоснованно можно считать оскорбительными.

В данном моменте я вижу противостояние двух крайностей: с одной стороны, полицейские, которые вышли за рамки своих полномочий; с другой — заявитель, который вышел за рамки разумной критики.

Суд согласился с тем, что привлечение заявителя к уголовной ответственности и последующее признание его виновным в нанесении оскорбления государственному служащему (согласно формулировке статьи 236 Уголовного кодекса Польши) является вмешательством в его право на свободу выражения мнений. Данная статья предоставляет особую защиту государственным служащим во время выполнения ими служебных обязанностей. Вмешательство в осуществление этого права, конечно, было бы оправданным, в соответствии с п. 2 статьи 10, если бы оно было установлено законом и была доказана его необходимость в демократическом обществе.

Основными критериями установления необходимости вмешательства в свободу выражения мнения в демократическом обществе является выяснение, соответствует ли вмешательство насущной общественной потребности и законной цели, которую ставят перед собой органы власти.

Я не вижу никакой общественной необходимости в осуждении тех, кто старается препятствовать злоупотреблениям, даже не сдерживаясь в выражении своего осуждения. Государство имеет большую потребность в смирении тех, кто узурпирует власть, нежели тех, кто протестует против такой узурпации. В данном случае я признаю единственную явно насущную общественную потребность: необходимость обуздать незаконное превышение полномочий. Я не вижу никаких проблем в существовании правового режима, который предоставляет особенную защиту государственным служащим во время выполнения ими своих служебных обязанностей. С другой стороны, у меня есть сомнения, касающиеся этой хваленой защиты государственных служащих при злоупотреблении ими своими полномочиями.

На мой взгляд, в данном деле Суд был призван определить равновесие между нарушением закона, которое совершили полицейские, и нарушением закона, которое было совершено возмущенным правдолюбцем. Необходимо было выяснить критерий надлежащего баланса между защитой тех, кто злоупотреблял мотивом соблюдения общественного порядка, и защитой тех, кто, выходя за рамки общепринятой лексики, оскорблял их в связи с этим злоупотреблением.

Муниципальные полицейские, превышая свои законные полномочия, прямо отступили от принципа верховенства права. Занимая позицию вне закона, они рассчитывают на защиту с его стороны. Муниципальные полицейские поставили себя вне закона раньше и их положение было более незаконным, нежели позиция заявителя. Одобряя наказание господина Яновского, Суд дает понять, что, по его мнению, словесная несдержанность возмущенного лица заслуживает большего осуждения, нежели нарушение принципа верховенства права теми, кто должен его охранять.

Интересно, что признал бы Суд в том случае, если бы заявитель нанес оскорбление муниципальным полицейским, случайно став свидетелем истязания третьего лица? Сказал бы тогда Суд, что полицейские были при исполнении своих служебных обязанностей и, таким образом, имеют право на особую защиту? Истязание отличается от какого-либо иного злоупотребление служебным положением не сутью, а лишь степенью.

Я спрашиваю, необходимо ли в демократическом обществе оставлять “зонтик” закона над государственными служащими при превышении ими служебных полномочий? В ответе у меня сомнений нет. Создается впечатление, что польское прецедентное право, касающееся статьи 236 Уголовного кодекса, предоставляет одинаковую защиту государственным служащим при выполнении ими своих служебных обязанностей и государственным служащим, которые злоупотребляют своими полномочиями. Если это действительно так, то подобный путь не ведет к справедливости. Я считаю, что режим, в котором словесная несдержанность лица карается строже, чем противоправные действия государственных служащих, переворачивает шкалу ценностей.

Я целиком и полностью поддерживаю необходимость обеспечения государственной власти и укрепление полномочий ее представителей. Однако в условиях демократии власть не дается небом; она рождается в консенсусе, воспитывается в признании и осуществляется в согласии. Уважение к власти заслуживается; вряд ли можно этого достичь, игнорируя закон. Уважение к власти может оказаться очень малым, если ее требования основываются на высокомерии и злоупотреблениях.

1. Большинство судей Большой палаты пришли к выводу, что нарушение в данном деле отсутствует. Жаль, но я не могу с этим согласиться.

2. Конечно, данное дело не очень сложное. Однако контекст, в котором представлен инцидент, и решение первой инстанции от 29 апреля 1993 года, которым суд Здунской Воли приговорил заявителя на восемь месяцев тюрьмы за хулиганство с отсрочкой на 2 года исполнения наказания и наложил штраф (решение частично отменено 29 августа 1993 года постановлением воеводского суда), сильно взволновал меня.

3. На мой взгляд, Суд должен был внимательнее оценить факты, приняв во внимание спонтанную реакцию заявителя на самовольное и неоправданное вмешательство муниципальных полицейских, тот факт, что он был справедлив с правовой точки зрения, и характер слов, адресованных государственным служащим во время инцидента. Я не одобряю таких слов, как “чокнутые” и “глупцы”, но, как и большинство членов Комиссии, считаю, что заявитель, если обратить внимание на конкретные обстоятельства дела, в случае с муниципальными полицейскими не вышел за рамки разумной критики. Как лица, ответственные за поддержание общественного порядка, полицейские обязаны были действовать в соответствии с законом.

4. Аргумент Правительства, касающийся объективного характера преступления, как указано в статье 236 Уголовного кодекса Польши (который относит его к категории преступлений средней тяжести, неприемлем. Для того, утверждает Правительство, чтобы установить, было ли совершено такое преступление, как нанесение оскорбление, “не имеет значения… прав или не прав государственный служащий по сути, приступая к уверенным действиям в рамках своих служебных обязанностей”. В деле Обершлика, касающегося употребления журналистом слова “идиот” по отношению к политику в статье, опубликованной в журнале “Форум”, австрийский суд признал, что, поскольку слово было оскорбительным, сам факт его употребления был достаточным для оправдания осуждения. Европейский Суд не согласился с этим, и заметил:

“В связи с этим [Суд] отметил, что обжалованные судебные решение следует рассматривать, учитывая обстоятельства дела в целом, включая и статью заявителя и обстоятельства, в которых она была написана”.

Точно такой же анализ необходим и в этом деле, а именно — оценка высказываний господина Яновского в условиях и обстоятельствах инцидента с муниципальными полицейскими.

5. Никто не возражал, что осуждение заявителя было вмешательством в его права на свободу выражения мнений. Таким образом, поскольку господин Яновский впоследствии был осужден за нанесение оскорбления государственным служащим — преступление, предусмотренное в Уголовном кодексе — это вмешательство было “установлено законом” и его целью была охрана порядка или защита прав других, но остается выяснить, было ли оно необходимым в демократическом обществе.

Как отмечено в п. 33 постановления Суда, чтобы успешно выполнять свои обязанности государственные служащие, для сохранения надлежащего порядка, должны пользоваться доверием граждан, а значит, в момент выполнения служебных обязанностей им необходима защита от оскорбительных и прикрытых словесных нападок. В целом все верно. Но от этих государственных служащих требуется ждать — как минимум, действий, соответствующих закону. А своеволие защищать нельзя.

6. Постановления Суда, связанным со статьей 10, по делам Хендисайда, Лингенса и Фогта заложены основные принципы выяснения критерия необходимости, на которые Суд ссылается в п. 30 этого постановления: прилагательное “необходимый”, которое предусматривает наличие “насущной общественной потребности”, пределы усмотрения в выяснении наличия такой потребности, соответствие вмешательства преследуемой законной цели и выяснение соответствующих и достаточных оснований для этого вмешательства.

7. Можно ли говорить, что осуждение заявителя в этом деле в связи со случайной перепалкой с муниципальными полицейскими (когда с материально-правовой точки зрения он был прав в отношении предмета спора, не обращая внимания на факт употребления нескольких неуместных слов) было “насущной общественной потребностью” в контексте правоприменительной практики Суда? Я так не думаю.

Таким образом, на мой взгляд, была нарушена статья 10 Конвенции.

© Перевод Института проблем информационного права (г.Москва), 2002

© Сравнительно-правовое редактирование Араповой Г.Ю., 2004