Власти Чечни как авторы правил работы журналистов в России: парламент Чечни внёс в Госдуму законопроект, запрещающий СМИ упоминать национальность и вероисповедание преступников. Профессиональные союзы возмущены, Рамзан Кадыров возмущён возмущёнными профессионалами. Мнения всех сторон специально для «Нового проспекта» разобрала известный профессионал в вопросах защиты прав СМИ, эксперт в области информационного права Галина Арапова* (включена в реестр Минюста как СМИ, выполняющее функцию иностранного агента). Эксперт уверена, что принятие поправок чеченских депутатов заткнёт рот прессе не только в описанных Магомедом Даудовым и Рамзаном Кадыровым ситуациях, легализует наказания за события, которым уже много лет, и никак не решит проблемы ксенофобии в РФ. Новый запрет поставит вне закона тексты про убийц Анны Политковской и Бориса Немцова, отмечает руководитель Центра защиты прав СМИ (НКО в 2015 году внесена в список иноагентов Минюста) и рассказывает, как уже действующие правила наказаний журналистов позволяют давить на независимую прессу.
Галина, это они искренне, от чистого сердца, или их попросили? Можно мы сразу с этого вопроса начнём?
— Мне кажется, что это точно не инициатива сверху. Думаю, что это их местная инициатива. Они же периодически проявляют законодательные инициативы, особенно когда так или иначе это затрагивает чеченские интересы, близкие им интересы. Не первый раз они говорят, что нужно вот тут подправить, а ещё вот тут. Честно говоря, я чаще слышу про инициативы законодательные из Чечни, чем из условной Рязани или Челябинска. Как минимум такие заявления. С трудом могу вспомнить подобные заявления о необходимости регулирования медиа из других регионов. Чеченская республика с завидной регулярностью предлагает что-нибудь поправить…
Так вот Кадыров про то и говорит, что когда человек слышит «Кавказ», «Чечня», то у него уши сразу меняют форму. Может быть, мы новости оттуда запоминаем именно поэтому?
— Может быть, но обычно я как человек, который этим занимается постоянно, запоминаю инициативы о регулировании массмедиа, от кого они исходят. И в последние лет десять это были либо депутаты Госдумы, либо федеральные ведомства, либо Чечня. Они регулярно что-то такое предлагают. Была бы условная Ингушетия, я бы запомнила. Ну и согласитесь, что власти Чечни ведут публичную дискуссию с федеральными журналистами на регулярной основе. Помните ситуацию, когда Магомед Даудов и Кадыров наезжали на главного редактора «Кавказского узла» * (включен Минюстом в список СМИ, выполняющих функции иностранного агента) Григория Шведова? Фактически угрожали. Постоянная дискуссия в публичном поле. О том, что происходит там у них на местном уровне между властями и их журналистами, мы почти ничего не знаем. Может быть, ничего не происходит, потому что давно всё зачищено, но на публике заметны громкие дискуссии с журналистами федерального уровня. А тут ещё и тема, которая так или иначе затрагивает вопрос кавказофобии.
Я поэтому и начал с такого вопроса, что ведь удобная для системы дискуссия пошла, особенно когда растёт недовольство коронавирусными ограничениями и QR-кодированием. Проблема становится политической, говорят эксперты. И на этом фоне вдруг «чеченцы хотят изменить федеральный закон», и не просто изменить, а новый запрет ввести…
— Вы считаете, что это попытка увести внимание общества в сторону?
Совпадение, которое требует осмысления, как мне кажется. А — чеченцы, Б — хотят изменить закон, которому подчиняются все, В — хотят запрет. Понятно, какие подзабытые настроения вдруг могут проснуться в нашем «толерантном» обществе, но при этом и сделать чеченцам ничего никто не сможет.
— Может быть и так, конечно… Но мне всё же кажется, что это совпадение. Хотя, конечно, многие у нас скажут: «Совпадение? Не думаю».
Не все смогут себе разрешить цитировать Киселёва.
— (Смеётся.) Мне кажется, что это тот случай, когда мы с вами реально не узнаем, попросили ли их, или они сами додумались, или им подсказали, а они с удовольствием это сделали.
Тогда займёмся сутью. Цитирую официальный документ Нохчийн Республикан Парламент: «Запрещается распространение в средствах массовой информации, а также в информационно-телекоммуникационных сетях сведений о национальной принадлежности, вероисповедания и принадлежности к народам Российской Федерации лиц, причастных к совершению преступлений». Это новый подпункт статьи закона о СМИ «недопустимость злоупотребления свободой информации». Давайте найдём здесь хорошее.
— (Пауза.) Ничего там хорошего нет. Ни разу. Эту вещь нельзя вводить в запреты. Если тут и есть повод для дискуссии, то только на уровне саморегулирования и норм профессиональной этики. Статья 4 Закона «О СМИ» сама по себе является отправной точкой для установления административной ответственности. Почти по всем пунктам статьи 4 есть зеркальная административная ответственность в Кодексе об административных правонарушениях, которая позволяет штрафовать. Часть этих ограничений также отражается в статье 15.1 Закона «Об информации, информационных технологиях и о защите информации», и это является основанием для блокировки сайтов. Запрет не остаётся сам по себе. Всегда это санкция, вытекающая из запрета, и часто санкция серьёзная. В качестве примера посмотрите введённое в эту статью ограничение на распространение персональных данных детей жертв преступлений: тут же были внесены поправки в КоАП, и там штрафы от 200 тыс. до 1 млн рублей.
Редакции боятся работать с детьми. Даже чтобы просто комментарий взять, нужна куча бумажек и согласий.
— Получается в результате, что тема насилия, в том числе домашнего насилия над детьми, просто замалчивается. Редакции оказываются в ситуации, когда есть очень острая ситуация, как в Керчи (массовое убийство в Керченском политехническом колледже в 2018 году), Казани (массовое убийство в гимназии №175 в 2021 году). Поддаваясь общему порыву, все пишут об этом. Как можно об этом не писать? Все публикуют имена пострадавших, все публикуют кадры видео. А потом через год кому-то из них прилетело: в этом году одна из редакций получила протокол о распространении информации о несовершеннолетних жертвах керченской трагедии.
Вы хотите сказать, что нормы и правоприменение таковы, что это ловушки?
— Когда речь идёт о распространении информации в интернете, во всех случаях это признаётся «длящимся правонарушением». Роскомнадзор, какой-нибудь прокурор через год, два, пять лет натыкается на статью, которой несколько лет, и говорит, что сегодня информация доступна, а значит в настоящий момент совершается правонарушение. А административная ответственность считается с момента обнаружения. Обнаружили — составили протокол. Много таких дел… Мы не всё можем фиксировать, к сожалению. Нет обобщения такой практики, нет возможности зайти на сайт Верховного суда и посмотреть статистику. Мы лишены возможности такого анализа. Всё, что мы можем, это анализировать дела, которые ведём сами, по которым с нами консультируются, которые мы видим у коллег.
Самые яркие примеры — публикации, связанные с «нежелательными организациями». Даже если публикация с упоминанием такой организации была в 1995 году, привлекут сейчас.
То есть легализация идеи чеченских властей сделает «преступным» весь массив публикаций всех СМИ за всё время, где рядом с информацией о преступлении упоминается этническая, религиозная или географическая принадлежность человека?
— Всё это может стать наказуемым, потому что у нас нет единой позиции Верховного суда. Он ещё ни разу по этому поводу не высказывался. Мы лишь наблюдаем изменения в судебной практике, и эти изменения нам не нравятся. Сначала появились «нежелательные организации». За ссылки на них начали наказывать по статье 20.33 — «участие в деятельности иностранной или международной неправительственной организации, в отношении которой принято решение о признании нежелательной на территории Российской Федерации ее деятельности» (штрафы до 100 тыс. рублей для юрлиц. — Прим. «НП»). И привлекать стали за публикации давние. Если есть на сайте не удалённая ссылка какого-то махрового года начала века на условный фонд Сороса, то сейчас возбуждались дела с мотивацией «длящееся правонарушение».
Длящееся наказывается сильнее?
— Срок привлечения к административной ответственности не пресекается, если длящееся. Если вы перешли дорогу на красный свет, вас можно привлечь здесь и сейчас: срок привлечения к ответственности с момента совершения правонарушения. Здесь же срок привлечения к ответственности не с момента публикации, а с момента обнаружения правонарушения, когда контролирующий орган наткнулся, решив поискать.
Кто таким образом оценивает «нежелательные» публикации?
— Суды. Суды в конечном счёте привлекают к ответственности. Но эти протоколы чаще всех составляет Роскомнадзор. Дальше суд. И суд, принимая решение, соглашается с тем, что пишут в РКН или в прокуратуре про «длящееся нарушение».
Но ведь на «нежелательных» не остановились, начав с них несколько лет назад. Помню, как на сайте информационно-аналитического центра «Сова» (РОО «Центр «Сова» была 30.12.2016 внесена Минюстом в реестр некоммерческих организаций, выполняющих функции иностранного агента) нашли такую ссылку хрен знает какого года. Потом несколько месяцев назад на сайте «Комитета против пыток» нашли ссылку на «нежелательную организацию», которой уже несколько лет.
И получается, что оттолкнулись в развитии практики от «нежелательных», а дальше по аналогичному пути идут, составляя протоколы за публикации с персональными данными детей — жертв преступлений. Потом наказывают за отсутствие пометок, что упоминаемая организация «террористическая», «запрещённая», «иноагент». Стали вытаскивать материалы про отсутствие пометок в том числе и из давних публикаций. Эта тенденция нам очень не нравится. Я не исключаю, что если они будут рассматривать факт публикации в интернете, доступность публикации как «длящееся правонарушение», не будет иметь значения, когда этот материал был опубликован.
География у этих дел какая? Скорее регионы или столицы?
— Всё очень по-разному. Были дела и в Москве, были и в Ростове, Краснодаре, Нижнем Новгороде, которые известны нам. Я бы сказала, что практика эта в самых разных местах.
Суммы штрафов? Как наказывают независимых?
— Это сильно зависит от того, за что наказывают. Если смотреть ту самую статью 4 Закона «О СМИ», то там почти все позиции по КоАП имеют разброс от 40-50 тыс. рублей на редакцию, например за отсутствие пометок, и до миллиона, например по детям — жертвам преступлений, по оправданиям терроризма. Есть ещё отдельная статья про пропаганду наркотиков. По этой статье привлекали к ответственности издание «7×7», а это Сыктывкар, и штраф минимальный там 800 тыс. И издание заплатило 800 тыс. с редакции плюс 40 тыс. с главного редактора.
Мы совсем недавно отправили жалобу в Европейский суд по UfaTime.ru. Их оштрафовали за публикацию 29-секундного видео, где Роскомнадзор посчитал, что жертва преступления «идентифицируется». Громкая была история. Оштрафовали на 500 тыс. рублей эту микроскопическую редакцию. И это же самое видео лежало на сайте федеральных телеканалов! Кто только его не опубликовал! Изначально публикация была у человека в соцсетях. Редакция со ссылкой на соцсеть опубликовала видео, отметив, что, судя по всему, надо привлекать родителей пострадавшего ребёнка к ответственности. А на видео родители избивают восьмилетнего мальчика во дворе жилого дома. Соседи снимают из окон это на видео. И такого рода случаев сейчас очень много.
Вернёмся к Рамзану Ахматовичу и его коллегам. Кадыров после реакции Москвы на законопроект за подписью Даудова высказался. Вы прочли. Что вы подумали, прочитав это?
— Мне кажется, что тут видно, что он пытается защитить интересы своих, своего региона, посчитав, что дискуссия вокруг инцидента в Ватутинках, когда СМИ изначально заявили о «выходцах с Кавказа» (в начале ноября четверо приезжих напали на отца с сыном в Москве, позже выяснилось, что нападавшие — россияне. — Прим. «НП»). Это пример кавказофобии. И Кадыров предложил либо вообще никого не упоминать, либо упоминать всех подряд. Чёрно-белая позиция, никаких промежуточных вариантов. Надо сказать, что Рамзан Ахматович часто бывает гораздо радикальнее в своих высказываниях. Этот его текст меня не сильно впечатлил. Не первый раз поднимается вопрос относительно практики дискуссии о конфликтах межнациональных, профилактике экстремизма. Некоторое время назад всё, что с этим связано, начали называть словом экстремизм, и это тоже сильно размыло фокус…
О том, что термин «экстремизм» резиновый, с самого начала его внедрения в законодательство говорили юристы-профессионалы. Его можно на любой глобус натянуть.
— Мало того, что это натягивается на любой глобус, это уводит очень сильно в более радикальную форму дискуссию о том, что есть разжигание национальной розни. Сам язык относительно межнациональных, межконфессиональных конфликтов очень разный, очень разные правила могут применяться в зависимости от ситуации. Это не всегда должно сразу называться словом «экстремизм». Под экстремизмом сразу представляется нечто адское, что-то, что идёт через запятую с терроризмом. А бытовая ксенофобия в какую часть матрицы этой дискуссии у нас ложится? А публикации риелторских компаний или объявления о сдаче квартир? Вы просто посмотрите, что пишут на самых популярных ресурсах: «Сдам квартиру только славянам». Или люди, будучи гражданами РФ, пытаются снять квартиру в Москве. Первый вопрос: «Как вас зовут?» Человек называет своё имя — разговор сразу заканчивается.
Про это тоже можно законопроект написать, и это запретить.
— Да понятно. Кстати, была большая дискуссия по этому поводу пару лет назад, когда азербайджанский парень об этом написал. Шум был большой, и всё сошло на нет. Когда разнообразие различных проблем, связанных с межнациональным и межконфессиональным дискурсом, заменили одним термином «экстремизм», это обрушило то, что пытались строить до этого. Все реакции на эту тему перешли исключительно в компетенции правоохранительных органов, а так быть не должно.
Как быть с аргументацией чеченского парламента? «Распространение подобных сведений расценивается как оскорбление национальных и религиозных чувств честных добропорядочных граждан, истинно верующих людей, не имеющих никакого отношения к преступной деятельности. В нашей многонациональной и многоконфессиональной стране каждое необдуманно и неосторожно сказанное слово может стать детонатором социального взрыва, привести к разжиганию межнациональной и межконфессиональной вражды и непредсказуемым последствиям для всей страны», — пишет Магомед Даудов в пояснительной записке к законопроекту. Это забота о ком или запугивание кого?
— Конечно же, это не является оскорблением национальных и религиозных чувств и традиций ни одного из народов. В целом необоснованное, ради красного словца указание на вероисповедание, национальность, особенности человека, если это не связано с мотивами преступления, это плохо. Но если в условном кафе произошла драка, допустим, группы армян и группы азербайджанцев, где причина именно разборки на национальной почве, тогда упоминание национальной принадлежности имеет значение. Если же речь про бытовое преступление, то у преступности нет национальности.
Примерно об этом на «Дожде» * (телеканал включён Минюстом в список СМИ, выполняющих функции иностранного агента) говорил член президентского Совета по правам человека, журналист и политик Максим Шевченко.
— Да, я посмотрела, что сказал Максим. То же самое касается межрелигиозных конфликтов, поэтому здесь необходимо не юридические границы выстраивать, здесь должны быть возможности журналистам самим договариваться внутри своего сообщества, как они с такой чувствительной информацией, которая действительно может быть детонатором, работают.
То есть нас не пытаются запугивать этим новым гипотетическим запретом?
— Он пытается нажать на законодателя, чтобы ввели очередной запрет. Какая у него мотивация, я не знаю.
Возможно, чеченские власти таким образом пытаются защититься от той же «Новой газеты»? Мы помним, как они весной просили у Путина защиты от коллег нобелевского лауреата Дмитрия Муратова.
— «Новая газета», «Кавказский узел» *, «Дождь» * — all usual suspects (все обычные подозреваемые). Тут всё ясно и понятно, да. Но проблема в том, что запрет будет одинаково действовать вообще на всех. Кадыров от этого только выиграет. Что бы ни происходило с участием условных кадыровцев, легко можно будет блокировать онлайн-сообщения об этом, в том числе публикации про расследование убийства Анны Политковской или Бориса Немцова (по обоим резонансным преступлениям были осуждены в том числе уроженцы Чечни. — Прим. «НП»). Меня в этой ситуации больше беспокоит то, что в медиасреде эта тема уже ушла, на мой взгляд, именно потому, что очень усилилось антиэкстремистское законодательство.
Все боятся?
— Журналисты из негосударственных медиа уже боятся лишний раз трогать эти темы. Вообще вся эта проблематика про злоупотребление использования деталей про людей, их жизнь, особенности, откуда приехал, упирается в образование. «Нас так преподаватели учат. Деталей нет — не будет вкусно», — говорят мне студенты журфаков. И мы разбирали с ними публикации с точки зрения профессиональной этики, где национальные моменты («приехал из Дагестана», «уроженец Северного Кавказа») указывались не для раскрытия темы, а чтобы была наполненность деталями.
Кстати, запрет от кадыровцев юридически не коснётся той же фразы «выходец с Северного Кавказа»: здесь нет указания на национальность или на веру.
— Думаю, что может коснуться. Они ведь хотят, чтобы вообще ничего не писалось. Тут я согласна с Евой Меркачёвой (журналист, член СПЧ. — Прим. «НП»), которая после слов Кадырова ответила ему. Кто-то у неё в комментариях написал ровно то, о чём вы спрашиваете. И я абсолютно не уверена, что после введения запрета Роскомнадзор не станет вот так расширительно его трактовать. Они часто расширительно толкуют. Мало никому не покажется. Я обращаю внимание, что не только национальность предлагается запретить к упоминанию, но и вероисповедание. Условно говоря, станет невозможно писать о конфликтах, связанных с мусульманами, буддистами и так далее. Даже атеистов коснётся. У нас были случаи, когда оскорблением чувств верующих признавалось оскорбление чувств атеистов. Ситуация может дойти до абсурда. Законопроект — вредный, дискуссия о нём — полезная.
«Данная инициатива фактически вводит запрет на публичный диалог о профилактике преступности», — цитирует Меркачёва решение журналистской комиссии СПЧ. Вы согласны?
— Насчёт профилактики не знаю, не поняла этот их посыл, но запрет приведёт к проблеме анализа в СМИ, публикации статистики. Например, насилие в колониях и тюрьмах. Там ведь есть определённая проблематика, связанная с тем, кто становится жертвами, кто участвует в насилии. Исследователи должны это видеть, чтобы понимать.
В Иркутской колонии жертвой преступления был парень с Кавказа. Судя по тому, что удалось прочитать, была национальная составляющая среди причин, почему его подвергли совершенно адскому насилию… И это могло быть следствием кавказофобии общества. Что будет с условным кавказцем, если он попадёт в колонию на севере, где преимущественно отбывают наказание «лица титульной нации», люди не самого продвинутого мировоззрения, кто вырос в условиях ксенофобии, кто сам является жертвой пропаганды? Пропаганда же показывает, кого надо не любить. Одно время украинцев поголовно называли «укропами» в эфирах Киселёва и Соловьёва. Или кавказцев упоминают в негативном контексте, или иноагентов. И вот эти люди в меньшинстве в колонии. Представьте. Вокруг них уже создался фон с помощью государственной пропаганды. В независимой прессе я таких косяков и нагнетания не слышала. Каковы шансы, что человек будет воспринимаем на равных? И это следствие замалчивания реальных проблем.
Сейчас у нас плохие американцы, европейцы исключительно в «гейропе» живут, ЛГБТ-сообщество, НКО и правозащитники и прочая «пятая колонна» — целый перечень условных врагов, риторика по которым агрессивна. Это те, кто упоминаются не нейтрально. Какая разница, является ли человек представителем ЛГБТ, если он украл батон?
Я вам скажу, какая разница. В нашем склонном к ксенофобии обществе количество прочтений новости, где в заголовке будет сказано, что «батон украл представитель ЛГБТ», будет раза в три больше.
— И в результате детали, которые не имеют отношения к раскрытию смысла публикации, смысла конфликта, указываются для повышения трафика, кликабельности, повышения негативности контекста про конкретные социальные группы…
А как независимое медиа может отказаться от кликабельности? Чем больше просматриваемость сайта, тем выше рекламные доходы, а реклама — единственное, что кормит независимые медиа.
— Мне всегда казалось, что независимые СМИ чуть больше понимают про миссию журналистики, какую риторику они используют для описания разных процессов. Это этические стандарты. Потому что если каждый раз мы будем говорить, что цыгане продают наркотики, а азербайджанцы держат рынки, то, хочешь не хочешь, никто не вспомнит, что есть еще и цыганский театр «Ромэн», например. Так работает стереотипное мышление.
А вообще есть перечень принципов, которые относятся к разжиганию межнациональной розни. Они были выработаны в Генпрокуратуре еще в 90-х для расследования преступлений на национально-религиозной почве. В приличных странах в полиции даже есть специальные отделы, которые расследуют такие преступления, знают всё об этике их отношений. И в пресс-релизах они не будут педалировать национальную тему, если это не нужно. А у нас в этом смысле вакханалия по всем фронтам. Дискуссия в медиа давно умерла, в обществе ксенофобия на неприличном уровне, а все инициативы на уровне «давайте запретим».
Может быть, гнев Кадырова связан с тем, что наказывают только независимые СМИ, а не ту же Маргариту Симоньян и её супруга?
— Не поняла…
Я пытался пошутить. Не секрет, что у RT ведь тоже есть иностранное финансирование. Может, Кадыров так решил справедливость восстановить? Он же с Симоньян постоянно в перепалках.
— У меня уже, наверное, чувство юмора утрачено за последнее время… В части иностранного финансирования, к слову, все государственные СМИ пытаются вывести из-под наказания. Соответствующий законопроект готовятся вносить в Госдуму. Сделают так, что этим можно, а этим нельзя.
Дмитрий Песков сказал, что пока рано инициативу чеченского парламента оценивать, надо изучать. «Предстоит работа в профильных комитетах», — отметил пресс-секретарь Владимира Путина. Он не в курсе, кто автор?
— Песков всегда так отфутболивает. Я бы его слова не стала анализировать в принципе. Какая разница, что он говорит? Конспирологические вещи. В этой ситуации мне гораздо важнее, что скажет условная Госдума. Парламент Чечни ведь имеет право законодательной инициативы. Когда начнут этот документ рассматривать профильные комитеты Госдумы? Оценки должны быть от правового управления Администрации президента, Минюста, Генпрокуратуры. Они же обязаны будут это рассмотреть. Если они это одобрят, процесс будет запущен, и трудно сказать, к чему мы придем, но будет понятно, что инициатива поддержана на всех уровнях. И вот тогда станет понятно, кому это выгодно. Говорил ли Рамзан Ахматович от своего сердца, или от сердца других людей, или они звучат в унисон.
Сейчас в России количество желающих что-нибудь запретить уже просто неприличное. Были бы хоть адекватные аналитики, которые могут просчитать последствия запретов, можно было бы легче к этому относиться. Но те люди, которые будут оценивать инициативу, будут оценивать её не с юридической, а с политической точки зрения — вот в чём проблема.
Есть примеры из практики, когда к журналистам предъявляли претензии за неправильное упоминание национальности?
— Я не могу вспомнить таких случаев в правовом поле. Через нас не проходили попытки привлечь журналистов к ответственности с помощью механизмов права, но было много ситуаций у Общественной коллеги по жалобам на прессу, когда национальность упоминается для подливания масла в огонь, но нет правонарушения. Недавно мы рассматривали такую жалобу на упомянутого вами супруга Маргариты Симоньян Тиграна Кеосаяна с его программой на НТВ «Международная пилорама». Там он позволял себе примерно из этой оперы очень многое и очень жёстко. Возмущались студенты журфака МГУ, именно они были заявителями. Кеосаян и телеканал проигнорировали вообще это рассмотрение, а там было две очень интересных экспертизы. По таким делам коллегия неоднократно высказывалась. Другое дело, что медиасообщество не делает выводы. Если бы делали, то условный Кадыров не имел бы шансов вылезти с очередным запретом.
Если бы у нас было нечто большее, чем несколько профессиональных сообществ в стране, а госмедиа подчинялись общим правилам…
— Очень разрознены мы, это правда… Ну, а если речь про откровенные преступные деяния, когда речь идёт об откровенном возбуждении ненависти и розни, то вообще-то есть 282-я статья УК РФ, когда есть указание на национальность подозреваемого или преступника с выходом на большую эскалацию. В международных стандартах о языке вражды этот язык вообще-то делится на формы. Язык вражды может быть мягким. Упоминание национальности далеко не всегда переходит грань нарушения закона и является «возбуждением ненависти или вражды», иногда это просто бестактность, нарушение норм профессиональной этики, демонстрация плохого уровня образования и воспитания и бытовой ксенофобии, чаще всего и основанной на плохом воспитании. Тогда это не нарушение закона, но действие порицается. Может быть более радикальная форма, когда нужен закон, и необязательно сразу уголовный. А радикальные формы разжигания национальной розни уже наказуемы.
Если запрет всё-таки введут, извиняться будут всё чаще?
— Надеюсь, что нет, но будет плохо: мы не сможем рассказывать про многие истории в принципе, журналисты будут о многом просто молчать. Вообще не удивлюсь, если введут…
Главное, чтобы за этот разговор нам извиняться не пришлось.
— Это правда. Кто знает, Рамзан Ахматович — он такой. Порыв у него может и не самый адский, бывает похуже, но предложенная форма недопустима. Запрет не имеет никаких нюансов, а это приводит к замалчиванию редакциями проблем в принципе. Ну не берите вы на работу журналистами хрен знает кого! Берите тех, кто умеет работать с тонкими материями, способен этому учиться, а не просто переписывать пресс-релизы власти. Тогда редактор и журналист сами разберутся, где надо указывать национальность, а где это не имеет значения.
Источник: Николай Нелюбин, «Новый проспект»
Фото: Роман Демьяненко/АСИ
