ЕВРОПЕЙСКИЙ СУД ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА
Третья секция
ДЕЛО «ДЮНДИН против РОССИИ»
(Dyundin v. Russia)
(жалоба № 37406/03)
Постановление Суда
Страсбург
14 октября 2008 года
По делу «Дюндин против России» Европейский Суд по правам человека (Третья Секция), заседая Палатой в следующем составе:
г-н Жозэп Касадеваль, Председатель,
г-жа Елизабет Фура-Сандстрём,
г-н Боштян М. Зупанчич,
г-н Анатолий Ковлер,
г-жа Альвина Гюлумян,
г-н Луи Лопез Гуерра,
г-жа Энн Пауэр, судьи,
и Сантьяго Квесада, Секретарь Секции,
Проведя 23 сентября 2008 года закрытое заседание,
Вынес следующее постановление, которое было принято в указанный выше день:
ПРОЦЕДУРА
1. Дело было начато по жалобе (№ 37406/03) против Российской Федерации, поданной в Суд 18 октября 2003 года в соответствии со статьей 34 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее — «Конвенция») гражданином России, г-ном Вячеславом Алексеевичем Дюндиным (далее — «Заявитель»).
2. Заявителя представляли г-жа А. Соболева и г-н В. Монахов, практикующие юристы из города Москвы. Российское Правительство (далее — «Правительство») представлял г-н П. Лаптев, бывший Представитель Российской Федерации в Европейском Суде по правам человека.
3. Заявитель утверждал, в частности, о нарушении его права на свободу выражения мнения.
4. 13 декабря 2005 года Суд принял решение известить Правительство о жалобе. В соответствии с пунктом 3 статьи 29 Конвенции, было решено рассмотреть существо жалобы одновременно с вопросом о ее приемлемости.
ФАКТЫ
I. Обстоятельства дела
5. Заявитель родился в 1952 году и проживает в городе Орске Оренбургской области. Заявитель является журналистом.
A. Публикация
6. 21 августа 2002 года заявитель опубликовал статью в выпуске № 128/382 в газете «Орский вестник». Статья вышла под заголовком «Под пыткой подозреваемые сознались в краже, которой не совершали». Она касалась расследования кражи имущества частной компании. Директор компании опознал троих своих бывших сотрудников как основных подозреваемых. Г-н С., один из троих, обратился в Ленинское РОВД по собственной воле, чтобы снять с себя подозрения. Затем история переключилась на повествование г-на С. от первого лица, которому предшествовала фраза, написанная жирным курсивом: «Я включил диктофон, записывая рассказ С.».
7. Г-н С. сказал, что его продержали ночь в Лениском РОВД. На следующее утро его привели в кабинет, где уже находились пять сотрудников милиции; Г-н Г. был среди них. Г-н С. продолжил:
«Была суббота. Они [сотрудники милиции] собирались идти на свадьбу после обеда; от них еще свежаком разит, видать, уже выпили.Советуются как пытать будем? Ломом или как? Привязали к стулу, ноги — к ножкам, руки наручниками сзади стула. Сначала несколько раз кулаками в грудь. Я был в состоянии шока. Потом такой резкий оглушающий удар в область шеи… Я не видел, кто нанес удар и каким предметом. Кто-то сказал: ‘Что теперь? Ломом?’ Г[.] говорит: ‘Так, только стол мне не запачкайте’. И убрал все журналы со стола. Один из них, немного косоглазый, вынул инструмент, похожий на лом. Я не знаю, как они хотели пытать меня. Г.[.] говорит: ‘Нет, попробуем противогазом’. Одели противогаз… Я не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть, я стал терять сознание и затряс головой…» (выделение добавлено, см. ниже).
8. Далее в статье продолжилось повествование г-на С. Спустя некоторое время г-н С. подал сигнал, что готов сознаться. Его отвели в соседний кабинет, где молодой человек в гражданском записал его показания. Впоследствии, г-на С. заперли в подвале отделения милиции.
Переключившись на слова автора, заявитель представил г-на М., друга г-на С., отправившегося в отделение милиции для того, чтобы подтвердить алиби г-на С. Со словами «Дайте [M.] слово», повествование продолжилось от лица г-на М.:
«В Ленинском РОВД меня отвели в кабинет № 18 на втором этаже. Допрос вел следователь Г.[.], высокий крепкий мужчина с рыжими волосами.
– Где вещи?
– Какие вещи?
– …Твои друзья уже сознались. Ты – «слабое звено». Ты «чмо» – человек морально опущенный…
Он сразу начал бить. Удары сыпались за каждым словом…
Где украденное? Ты скажешь мне! Я десантник. Таких как ты давил, давлю и давить буду! Слышал о пропавших без вести? Вот ты и станешь одним из них, если не отдашь вещи!
…Слышал, что если в милиции случайно сломают руку или ногу [задержанного], операм приходится добивать жертву и тайно хоронить, чтобы скрыть применение пыток…
Г. говорит: «Перестань твердить как попугай. Адвокат, адвокат… Адвокат будет в суде, а сейчас ты на досудебном расследовании. В камеру его, к гомикам! Они голодные, пусть объяснят ему, кто он такой.” Но не ударил меня. Просто стукнул кулаком по столу. Как будто они начали понимать, что совершили ошибку и были в растерянности, что делать дальше.» (выделение добавлено, см. ниже).
9. В заключение заявитель сослался на медицинскую экспертизу, зафиксировавшую множественные синяки и ссадины на теле г-на С. Заявитель раскритиковал бездействие сотрудников прокуратуры, которые отказали в возбуждении уголовного дела в отношении г-на Г. и других сотрудников милиции, и заметил, что отказ прокуратуры был обжалован в суде. Настоящий преступник был позднее установлен, и ему было предъявлено обвинение в краже.
B. Гражданский иск о защите чести и достоинства
10. Старший оперативник Ленинского РОВД, г-н Г. подал иск о защите чести и достоинства против заявителя и учредителя газеты в Ленинский районный суд города Орска. Считая, что отрывки, выделенные жирным шрифтом и приведенные выше, не соответствуют действительности и порочат его честь, достоинство и деловую репутацию, он требовал компенсации морального вреда и возмещения судебных расходов. Истец отрицал, что применял насилие по отношению к г-ну С. или г-ну М.
11. Заявитель утверждал, что оспариваемые отрывки представляли собой дословное воспроизведение личных рассказов г-на С. и г-на М. и являлись оценочными суждениями этих событий. Он действовал добросовестно и удостоверился в том, что ни у г-на С., ни у г-на М. не было причин, чтобы клеветать или порочить г-на Г. Отрывки не сводились к личности г-на Г. (так, например, «от них еще свежаком разит…») и не содержали какой-либо информации, порочащей его репутацию (как например, утверждение, что он был десантником). В качестве доказательства заявитель предъявил диктофонную запись его разговора с г-ном С. в присутствии г-на М. Он также сослался на медицинское заключение, засвидетельствовавшее телесные повреждения г-на С., на протоколы признаний г-на С. и г-на М., сделанные в Ленинском РОВД, на их заявления о плохом обращении, поданные в прокуратуру.
12. Районный суд выслушал показания г-на С. и г-на М. Г-н С. подтвердил точность рассказа, воспроизведенного в статье. Отвечая на вопросы обеих сторон, он сказал, что от сотрудников милиции, но не от г-на Г. разит алкоголем, что его привязывали к стулу, что г-н Г. действительно предупредил их, чтобы они не запачкали его стол, что г-н Г. не применял насилия по отношению к нему, а «просто присутствовал». Г-н М. также подтвердил его рассказ, пересказанный в статье.
13. 29 апреля 2003 года Ленинский районный суд города Орска частично удовлетворил исковые требования г-на Г. Суд отметил, прежде всего, что заявитель и газета не могли требовать освобождения от ответственности за диффамацию на основании, что они просто воспроизвели утверждения других лиц, поскольку такое освобождение от ответственности не было предусмотрено в Законе о СМИ. Соответственно, от них потребовали представить доказательства соответствия оспариваемых сведений действительности. Однако, по мнению районного суда, ни медицинское заключение, засвидетельствовавшее телесные повреждения г-на М. и г-на С., ни протоколы их допроса, ни их устные показания не могли считаться исчерпывающими доказательствами для подтверждения правдивости утверждений о том, что г-н Г. пытал их или запугивал.
Более того,
«…из устных показаний г-на С. следует, что Г. не был в состоянии алкогольного опьянения в ходе допроса, что он не предлагал применять противогаз, что он не прибегал к физическому насилию, и что С. не говорил [заявителю] об этом. Сравнение диктофонной записи рассказа С. с пересказом в статье наводит на вывод, что события были пересказаны в статье в другом хронологическом порядке, и что автор творчески переписал утверждения С., усилив эмоциональное напряжение и подчеркнув ведущую роль Г. в применении насилия по отношению к задержанным.»
14. Районный суд согласился, что утверждение о том, что г-н Г. был десантником, не было порочащим его репутацию, а утверждение г-на М. о жертвах «приконченных» работниками милиции, не относилось непосредственно к г-ну Г. Суд нашел остальные фрагменты порочащими его репутацию и подлежащими опровержению.
15. Районный суд присудил заявителю выплатить г-ну Г. 2 000 российских рублей (около 70 евро) в качестве компенсации морального вреда и возместить судебные расходы.
16. 31 июля 2003 года Оренбургский областной суд в своем решении по кассационной жалобе заявителя и газеты решение суда первой инстанции оставил в силе.
II. Применимое национальное законодательство
17. Статья 152 Гражданского кодекса предусматривает, что гражданин вправе требовать по суду опровержения «сведений», порочащих его честь, достоинство и деловую репутацию, если распространявший такие сведения не докажет, что они соответствуют действительности. Гражданин, в отношении которого распространены сведения, порочащие его честь, достоинство и деловую репутацию, вправе требовать возмещения убытков и морального вреда, причиненных их распространением.
18. Статья 1100 предусматривает, что компенсация морального вреда выплачивается независимо от вины его причинителя, если вред был нанесен в результате распространения сведений, порочащих честь, достоинство или деловую репутацию.
ПРАВО
I. Предполагаемое нарушение статьи 10 Конвенции
19. Заявитель подал жалобу о нарушении его права на свободу выражения мнения, предусмотренного статьей 10 Конвенции, которая гласит:
«1. Каждый имеет право свободно выражать свое мнение. Это право включает свободу придерживаться своего мнения и свободу получать и распространять информацию и идеи без какого-либо вмешательства со стороны государственных органов и независимо от государственных границ…
2. Осуществление этих свобод, налагающее обязанности и ответственность, может быть сопряжено с определенными формальностями, условиями, ограничениями или санкциями, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия».
A. Приемлемость
20. Суд отмечает, что жалоба не является необоснованной в рамках пункта 3 статьи 35 Конвенции. Суд далее отмечает, что жалоба не является неприемлемой по другим основаниям. Соответственно, она объявлена приемлемой.
B. Существо жалобы
1. Доводы сторон
21. Правительство утверждало, что заявитель был привлечен к гражданской ответственности за намеренное распространение сведений не соответствующих действительности, порочащих честь, достоинство и деловую репутацию другого лица. В частности, он написал и опубликовал статью с обвинениями в адрес сотрудника милиции, г-на Г. в серьезных преступлениях, а именно, злоупотреблении служебным положением и плохом обращении с задержанными. Прокуратура сделала запрос и отказала в возбуждении уголовного дела в отношении г-на Г. Национальные суды, следовательно, пришли к верному выводу, что информация, распространенная заявителем, не соответствовала действительности.
22. Ссылаясь на решение по делу Чернышева против России (Chernysheva v. Russia)(№ 77062/01 от 10 июня 2004 года), Правительство настаивало, что статья 10 Конвенции не гарантирует абсолютной свободы выражения мнения. Осуществление этой свободы сопряжено с «обязанностями и ответственностью», которые применимы и к прессе. Эти «обязанности и ответственность» приобретают значение тогда, когда как и в настоящем деле, имеет место умаление репутации указанного лица. Заявитель не выполнил свою обязанность проверить достоверность распространенной информации. Соответственно, вмешательство в его право на свободу выражения мнения было обоснованным. Штраф, возложенный на заявителя, был разумным и пропорциональным законной цели защитить репутацию г-на Г.
23. Заявитель настаивал, что он проверил точность фактов с достаточной тщательностью, требуемой от журналиста. Он получил и передал национальным судам медицинские заключения, засвидетельствовавшие телесные повреждения г-на С., протоколы признаний г-на С. и г-на М. в отделении милиции и копии исков г-на С. и г-на М. о плохом обращении. Г-н С. и г-н М. подтвердили достоверность информации, содержащейся в статье. Однако национальные суды отклонили эти доказательства как ненадежные без объяснения причин такого вывода. Отказ властей в возбуждении уголовного дела в отношении жалоб на плохое обращение не доказывает, что информация, опубликованная заявителем, была недостоверной. Заявитель упомянул в своей статье, что власти не стали возбуждать уголовное дело, и в связи с этим выразил критику в их адрес. Целью статьи было обвинить власти в их неспособности расследовать заявления о жестокости в правоохранительных органах. Заявитель утверждал, что его заявления имели достаточную фактическую основу. Несмотря на то, что заявитель не смог доказать в суде правдивость всех подробностей его описания событий в отделении милиции, он все равно подпадал под защиту статьи 10 Конвенции. Даже жесткая критика, выраженная крепкими, спорными фразами, публикация которой основана на “слабой фактической основе”, защищена статьей 10 (см. постановление по делу Дичанд и другие против Австрии (Dichand and Others v. Austria) от26 февраля 2002 года, № 29271/95, § 52) .
24. Заявитель утверждал, что суровое наказание, установленное во внутригосударственном праве, в делах о защите чести, достоинства и репутации (см. пункт 18 выше) противоречило статье 10 Конвенции. По мнению заявителя, журналист обязан выплачивать компенсацию морального вреда лишь в случае, если он действовал со злым умыслом, и его вина установлена судом. В деле, когда журналист непреднамеренно опорочил государственного чиновника, истцу может быть представлено только право на опровержение порочащих сведений и возмещение материального ущерба. Заявитель далее убеждал, что от журналиста нельзя требовать доказательства достоверности каждой фразы в соответствии со стандартом «при отсутствии разумных оснований для сомнения», применимым в уголовном праве. От журналиста, опубликовавшего статью о жестокости в правоохранительных органах, нецелесообразно требовать того, чтобы он действовал как прокурор и собирал доказательства вины по уголовному делу. Его задача была подтолкнуть прокуратуру возбудить уголовное дело путем обнародования фактов плохого обращения и привлечения к ним общественного внимания.
2. Оценка Суда
(a) Общие принципы
25. В соответствии с установленной практикой Суда свобода выражения мнения, как предусматривает пункт 1 статьи 10, является одной из фундаментальных основ демократического общества и одним из основных условий его развития и самосовершенствования каждой личности. Как отмечено в пункте 2, она применима не только по отношению к «информации» или «идеям», которые благоприятно воспринимаются в обществе либо рассматриваются как безобидные или нейтральные, но также и в отношении тех, которые шокируют, оскорбляют или вызывают обеспокоенность; таковы требования терпимости, плюрализма и широты взглядов, без которых нет «демократического общества» (см. постановление по делу Хендисайд против Соединенного Королевства (Handyside v. the United Kingdom)от 7 декабря 1976 года, Серия A № 24, стр. 23, § 49, и постановление по делу Йерсилд против Дании (Jersild v. Denmark) от 23 сентября 1994 года, Серия A № 298, стр. 26, § 37).
26. Суд напоминает о том, что в соответствии с пунктом 2 статьи 10 Конвенции существует весьма незначительная сфера для ограничений на политические выступления или дебаты по вопросам общественной значимости (см. Сюрек против Турции № 1 (Sürek v. Turkey (no. 1)[БП], №. 26682/95, § 61, ЕСПЧ 1999-IV). Более того, хотя и нельзя сказать, что государственные служащие заведомо выставляют каждое слово и поступок под пристальное внимание общественности, как это верно в отношении политиков, тем не менее, границы допустимой критики в отношении гражданских служащих при исполнении своих служебных обязанностей, также как и политиков, шире, чем в отношении частных лиц (см. дело Тома против Люксембурга (Thoma v. Luxembourg), № 38432/97, § 47, ЕСПЧ 2001-III).
27. Пресса играет важную роль в демократическом обществе. Хотя она и не должна переступать определенных границ, в частности, в отношении репутации и прав других лиц и необходимости предотвратить разглашение конфиденциальной информации, тем не менее, ее долг состоит в том, чтобы сообщать любым способом, который не противоречит ее обязанностям и ответственности, — информацию и идеи по всем вопросам, представляющим общественный интерес (см. постановление по делу Де Хаес и Гийселс против Бельгии (De Haes and Gijsels v. Belgium), от 24 февраля 1997 года, Сборник постановлений и решений1997-I, стр. 233-34, § 37, и Бладет Тромсе и Стенсаас против Норвегии (Bladet Tromsø and Stensaas v. Norway) [БП], № 21980/93, § 59, ЕСПЧ 1999-III). Помимо того, что передавать такую информацию и идеи – задача прессы, общество также имеет право получать их. Если бы все было иначе, пресса была бы неспособна играть ее жизненно важную роль “стража общественных интересов” (см. постановление по делу Торгейр Торгейрсон против Исландии (Thorgeir Thorgeirson v. Iceland) от 25 июня 1992 года, Серия A № 239, стр. 28, § 63). Журналистская свобода также охватывает возможное обращение к некоторой степени преувеличения, или даже провокации (см. постановление по делу Прагер и Обершлик против Австрии 15 (№ 1)( Prager and Oberschlick v. Austria (no. 1)) от26 апреля 1995 года, Серия A № 313, стр. 19, § 38). Эта свобода сопряжена с ограничениями, изложенными в пункте 2 статьи 10, которые, однако, должны толковаться узко. Необходимость любого ограничения должна быть изложена убедительно.
28. Статья 10 Конвенции защищает право журналистов разглашать информацию по вопросам, представляющим общий интерес, учитывая, что они действуют без злого умысла, опираются на достоверную фактическую основу, и предоставляют «достоверную и точную» информацию в соответствии с журналистской этикой. Согласно пункту 2 статьи 10 Конвенции свобода выражения мнения сопряжена с «обязанностями и ответственностью», применимыми и к средствам массовой информации, даже касательно вопросов, представляющих серьезный общественный интерес. Более того, эти «обязанности и ответственность» приобретают значение, когда речь идет об умалении репутации конкретного лица и нарушении «прав других».Таким образом, должны быть особые основания для того, чтобы СМИ были освобождены от обязанности проверять фактические сведения, порочащие частных лиц. Наличие таких оснований зависит, в частности, от характера и степени порочащих сведений, а также от того, насколько надежными СМИ считают свои источники информации (см. Линдон, Очаковский-Лоренс и Джулай против Франции (Lindon, Otchakovsky-Laurens and July v. France) [БП], №. 21279/02 и № 36448/02, § 67, ЕСПЧ 2007-…, и Педерсен и Бадсгард против Дании (Pedersen and Baadsgaard v. Denmark) [БП], №. 49017/99, § 78, ЕСПЧ 2004-XI).
29. В делах, когда в основе публикации лежит интервью, следует разграничивать, исходят ли сведения от журналиста или они являются цитатами других людей, поскольку привлечение журналиста к ответственности за содействие распространению заявлений, сделанных другим лицом в ходе интервью, серьезно мешает обсуждению в прессе вопросов, представляющих общественный интерес, и не должно быть предусмотрено, если на то нет особо веских оснований (см. Педерсен и Бадсгард, приведенное выше, § 77; Торгейр Торгейрсон,приведенное выше, § 65; и Йерсилд, приведенное выше, § 35).
(b) Применение вышеуказанных принципов в настоящем деле
30. Суд отмечает, что заявитель был привлечен к гражданской ответственности за опубликование интервью с двумя бывшими подозреваемыми в краже, которые утверждали, что их избили в отделении милиции для получения признания. Интервью сопровождалось комментарием заявителя с осуждением неспособности властей расследовать заявления о плохом обращении и привлечь виновных к ответственности.
31. Стороны процесса взаимно понимают, что решения, вынесенные по делу о защите чести и достоинства, представляли собой «вмешательство» в право заявителя на свободу выражения мнения, охраняемое пунктом 1 статьи 10. Не вызывало разногласий и то, что вмешательство было «предусмотрено законом», а именно статьей 152 Гражданского кодекса, и «преследовало законную цель», а именно защиту репутации или прав других лиц, в рамках пункта 2 статьи 10. Спор по данному делу касается вопроса было ли вмешательство «необходимо в демократическом обществе».
32. В соответствии с тестом на необходимость в демократическом обществе, Суду необходимо определить, соответствовало ли оспариваемое «вмешательство» «острой социальной потребности», было ли оно пропорционально преследуемой законной цели, и были ли доводы, представленные национальными властями в обоснование данного ограничения, вескими и достаточными. В оценке того, существует ли такая «потребность», и какие меры должны быть приняты для ее разрешения, национальным властям представлена свобода усмотрения. Однако их свобода усмотрения не является безграничной и контролируется Европейским Судом, чья задача – вынести заключительное решение о том, совместимо ли данное ограничение со свободой выражения мнения, как это гарантируется статьей 10. Задача Суда при осуществлении его контрольной функции состоит не в том, чтобы подменять собой национальные власти, а скорее в том, чтобы проверить в свете статьи 10 и обстоятельств всего дела, вынесенные национальными судами решения, которые последние выносят, используя свое право на свободу усмотрения. Осуществляя эту функцию, Суд должен убедиться, что национальные власти применяли стандарты, отвечающие принципам, изложенным в статье 10 и, более того, что в основу их решений положена приемлемая оценка соответствующих фактов (см., среди других постановлений постановление по делу Красуля против России (Krasulya v. Russia), № 12365/03, § 34 от 22 февраля 2007 года, и Гринберг против России (Grinberg v. Russia), № 23472/03, § 27 от 21 июля 2005 года).
33. В настоящем деле заявитель выразил свое мнение посредством публикации в газете. Он был признан виновным по гражданскому делу за публикацию, следовательно, оспариваемое вмешательство должно рассматриваться в контексте важной роли прессы в обеспечении правильного функционирования демократического общества (см. постановление по делуЛингенс против Австрии (Lingens v. Austria) от8 июля 1986 года, Серия A № 103, § 41, и дело Сюрек (no. 1), приведенное выше, § 59). Очевидно, что заявления о жестокости в правоохранительных органах являлись общественно значимым вопросом, и заявитель был вправе довести его до сведения общественности через прессу. Однако в решениях национальных судов нет указания на то, что суды пытались установить баланс между необходимостью защитить репутацию сотрудника милиции и правом журналиста сообщать информацию по общественно значимым вопросам. Они ограничились анализом вреда, причиненного репутации истца, без учета права журналиста на свободу выражения мнения или того, что истец был государственным служащим при исполнении своих обязанностей, а, значит, в отношении него границы допустимой критики были шире, чем в отношении частных лиц (см. дела, приведенные выше в пункте 26). Следовательно, Суд считает, что российские суды не смогли распознать, что в основе настоящего дела лежит конфликт между правом на свободу выражения мнения и защитой репутации (см., аналогичную мотивировку в деле Квечень против Польши (Kwiecie? v. Poland), №. 51744/99, § 52, ЕСПЧ 2007-…).
34. Возвращаясь к содержанию статьи, опубликованной заявителем, Суд отмечает, что основным материалом было интервью с двумя указанными жертвами жестокости правоохранительных органов, г-ном С. и г-ном М. Национальные суды сочли некоторые фрагменты интервью порочащими. Сделав такой вывод, российские суды не смогли разграничить собственную речь автора и цитирование других лиц, посчитав неважным тот факт, что оспариваемые сведения не исходили от заявителя, а были однозначно изложены другими людьми (см. пункт 13 выше). Национальные суды не представили никакого обоснования наказания заявителя за содействие распространению сведений, высказанных другим лицом в ходе интервью, несмотря на то, что были обязаны представить веские причины для подобного наказания (см. дела, приведенные выше в пункте 29).
35. Далее Суд отмечает, что российские суды сочли оспариваемые отрывки утверждениями о фактах и установили вину заявителя в связи с его неспособностью доказать достоверность этих сведений. Суд признает, что в статье содержались серьезные фактические утверждения, подлежащие доказательству. Однако Суд считает, что в контексте установления баланса в соответствии со статьей 10, в частности, когда речь идет о сообщении журналистом сведений, изложенных третьими лицами, главная задача заключается не в том, чтобы журналист смог доказать соответствие этих сведений действительности, а в том, чтобы установить достаточно точную и надежную фактическую основу, пропорциональную характеру и степени этих сведений (см. Педерсен и Бадсгард, приведенное выше, § 78). В этой связи, Суд отмечает, что заявитель представил документальные свидетельства, включая диктофонную запись его разговора с г-ном С. и г-ном М., медицинское заключение, засвидетельствовавшее телесные повреждения г-на С., протоколы признаний г-на С. и г-на М. в отделении милиции и копии их заявлений о плохом обращении. Он также вызвал г-на С. и г-на М. в качестве свидетелей для подтверждения того, что в статье были точно воспроизведены их сведения, без искажения или преувеличения этих сведений. Доказательства, представленные заявителем, демонстрируют, что г-на М. и г-на С. действительно допрашивали сотрудники Ленинского РОВД, и что первые сознались в краже, что при содержании под стражей им были нанесены телесные повреждения, и они подали жалобу на плохое обращение в компетентные органы. Несмотря на признания г-на М. и г-на С., им не было предъявлено обвинение в краже, и ответственность за кражу понес совсем другой человек.
36. Национальные суды установили, что представленные заявителем материалы не являлись должным доказательством плохого обращения, не мотивируя данный вывод (см. пункт 13выше). Ввиду представленных Правительством документов суды придали больше значения выводам, сделанным в ходе проверки прокуратурой по факту заявлений г-на С. и г-на М. о плохом обращении, и отказу прокуратуры в возбуждении уголовных дел в отношении сотрудников милиции, поэтому никакие доказательства, представленные заявителем, не могли убедить суд в достоверности опубликованных им сведений. В этой связи Суд напоминает, что стандарты доказательств для установления обоснованности уголовного обвинения компетентными органами не сравнимы с теми, которые может предвидеть журналист, выражая свое мнение по общественно значимому вопросу (см.постановление по делу Карман против России (Karman v. Russia), № 29372/02, § 42, от 14 декабря 2006 года, и Унапхенгиге Инициативе Информацьонсфильфальт против Австрии (Unabhängige Initiative Informationsvielfalt v. Austria), №. 28525/95, § 46, ЕСПЧ 2002-I). Поэтому Суд не может согласиться с тем, что российские суды изложили достаточные и веские доводы при отклонении доказательств, представленных заявителем, и обосновали решения на приемлемой оценке соответствующих фактов. По мнению Суда, основная часть доказательств, представленных в суд, дают достаточное фактическое обоснование для утверждения о жестокости в правоохранительных органах. Суд также не может принять довод Правительства о том, что было недопустимо со стороны заявителя опубликовать сведения о плохом обращении после того, как компетентные органы отказали в возбуждении уголовного дела в отношении сотрудников милиции. Заявитель указал в своей статье, что прокуратура отказалась начать расследование по заявлениям о плохом обращении, поданными г-ном С. и г-ном М. Он выступил с критикой в адрес властей за пассивное отношение к правдивым утверждениям о плохом обращении подозреваемых, выразив, таким образом, свое мнение по общественно значимому вопросу.
37. В заключение, национальные суды придрались к заявителю за то, что он творчески переписал утверждения г-на С., усилив эмоциональное напряжение и подчеркнув определенные аспекты. Суд отмечает, что в своих устных показаниях на суде г-н С. и г-н М. подтвердили точность изложения в статье. Таким образом, Суд убежден, что заявитель правдиво изложил факты без искажения. Несмотря на то, что, действительно, заявитель не опубликовал интервью целиком, опустив некоторые части и сделав акцент на других с целью усилить эмоциональное влияние публикации, нет никаких признаков того, что он превысил допустимую степень преувеличения или провокации (см. дела, приведенные выше в пункте 27).
38. В свете вышеизложенного и с учетом роли журналистов и прессы в распространении информации и идей по общественно значимым вопросам, Суд считает, что публикация заявителя была справедливым комментарием по общественно значимому вопросу, основанным на достоверных фактах и не выходящим за рамки допустимой критики. Решения по делу о защите чести и достоинства в отношении заявителя привели к нарушению его права на свободу выражения мнения, поскольку не установив баланса между необходимостью защитить репутацию истца и правом заявителя сообщать информацию по общественно значимым вопросам, отказавшись разграничить собственную речь заявителя и утверждения, сделанные другими лицами в ходе интервью, не дав приемлемую оценку соответствующим фактам, российские суды не применили стандарты, отвечающие принципам, изложенным в статье 10, и не представили «достаточных» и «веских» причин для обоснования рассматриваемого вмешательства. Следовательно, Суд считает, что национальные суды перешли границы свободы усмотрения, предоставленной им в отношении ограничений дискуссии по общественно значимым вопросам, а, значит, вмешательство не было «необходимым в демократическом обществе».
Следовательно, имеет место нарушение статьи 10 Конвенции.
II. Предполагаемое нарушение статьи 6 Конвенции
39. Заявитель утверждал, что судебное разбирательство по делу о защите чести и достоинства было несправедливым. Он сослался на статью 6 Конвенции, соответствующие части которой предусматривают:
«Каждый в случае спора о его гражданских правах и обязанностях …имеет право на справедливое … разбирательство его дела … судом…».
40. В обязанности Суда не входит разрешение фактических или правовых ошибок, совершенных национальным судом до тех пор, пока они не затрагивают права и свободы, охраняемые Конвенцией (см., среди других постановлений постановление по делу Шекич и другие против Хорватии (?eki? and Others v. Croatia)(реш.), №. 15085/02, 9 октября 2003). Учитывая представленные факты, Суд не нашел причин считать, что судебное разбирательство не отвечало требованиям справедливости в соответствии со статьей 6 Конвенции. Отсюда следует, что эта часть заявления слабо обоснована и должна быть отклонена в соответствии с пунктами 3 и 4 статьи 35 Конвенции.
III. Применение статьи 41 Конвенции
41. Статья 41 Конвенции предусматривает:
«Если Суд объявляет, что имело место нарушение Конвенции или Протоколов к ней, а внутреннее право Высокой Договаривающейся Стороны допускает возможность лишь частичного устранения последствий этого нарушения, Суд, в случае необходимости, присуждает справедливую компенсацию потерпевшей стороне.»
A. Ущерб
42. Заявитель требовал выплаты 59 евро в качестве возмещения материального вреда, являясь суммой, которую заявитель выплатил истцу в соответствии с решением по делу о защите чести и достоинства. Он также требовал 1000 евро в качестве компенсации морального вреда.
43. Правительство согласилось с требованием по части компенсации материального вреда. Правительство сочло, что сумма компенсации морального вреда была чрезмерной. На их взгляд, признание нарушения само по себе является справедливой компенсацией.
44. Суд напоминает, что в соответствии с его практикой сумма, выплаченная в качестве компенсации вреда, возмещается лишь в случае, когда установлена причинная связь между нарушением Конвенции и причиненным вредом. Так, в настоящем деле, сумма выплаченная заявителем истцу в ходе судебного разбирательства по делу о защите чести и достоинства, может быть принята во внимание (сравни решение по делу Тома, приведенное выше, § 71). Следовательно, Суд присуждает выплату заявителю 59 евро в качестве компенсации материального вреда, плюс налоги.
45. Что касается морального вреда, Суд считает, что заявителю был причинен моральный вред в результате решений, вынесенных национальными судами, которые противоречили принципам Конвенции. Вред не может быть компенсирован должным образом лишь путем установления нарушения. Дав объективную оценку, Суд присуждает заявителю 1 000 евро, плюс налоги, в качестве компенсации морального вреда.
B. Расходы и издержки
46. Основываясь на ведомостях юристов, заявитель требовал 1 100 евро за представление юристами его интересов в суде. Его представители потратили 22 часа на подготовку изложения позиции в суде и на требования справедливой компенсации. Между заявителем и его представителями было соглашение, что их работа будет оцениваться в размере 50 евро за час.
47. Правительство считало, что судебные расходы и издержки, заявленные заявителем были чрезмерно завышенными по сумме. Дело не было сложным, и необходимости нанимать двух адвокатов не было. Более того, заявитель не представил договора об оказании юридических услуг или документов, подтверждающих, что он действительно оплатил их услуги.
48. В соответствии с практикой Суда, заявитель вправе требовать возмещения своих судебных расходов и издержек, если будет установлено, что они были фактически понесены и были разумными по сумме. В настоящем деле, учитывая имеющиеся документы и вышеприведенные критерии, Суд считает обоснованным присудить заявителю 1100 евро, плюс налоги, взимаемые с этой суммы.
C. Процентная ставка
49. Суд считает целесообразным, если проценты за просрочку платежа будут начислены по предельному ссудному проценту Европейского Центрального Банка плюс три процентных пункта.
НА ЭТИХ ОСНОВАНИЯХ СУД ЕДИНОГЛАСНО
1. Объявляет жалобу на необоснованное вмешательство в право на свободу выражения мнения приемлемой, а остальную часть жалобы неприемлемой;
2. Постановляет, что имело место нарушение статьи 10 Конвенции;
3. Постановляет:
(a) государство-ответчик должно в течение трех месяцев с даты, когда постановление станет окончательным согласно пункта 2 статьи 44 Конвенции, выплатить заявителю следующие суммы, которые должны быть переведены в российские рубли по курсу на день урегулирования задолженности:
(i) 59 евро (пятьдесят девять евро), плюс налоги, подлежащие оплате, в качестве компенсации материального ущерба;
(ii) 1 000 евро (одна тысяча евро), плюс налоги, подлежащие оплате, в качестве компенсации морального вреда;
(iii) 1 100 евро (одна тысяча сто евро), плюс налоги, подлежащие оплате, в качестве возмещения судебных расходов и издержек заявителя;
(b) что простые проценты должны будут выплачиваться с указанных сумм по истечении вышеуказанного трехмесячного срока и вплоть до урегулирования задолженности по курсу, равному предельному ссудному проценту Европейского Центрального Банка в период погашения задолженности, плюс три процентных пункта.
Совершено на английском языке и представлено в письменном виде 20 июля 2004 года, в соответствии с пунктами 2 и 3 Правила 77 Регламента Суда.
Жозэп Касадеваль Председатель Суда
Сантьяго Квесада Секретарь Секции
© Центр Защиты Прав СМИ,
перевод с английского, 2009
