ЕВРОПЕЙСКИЙ СУД ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА
(Четвертая Секция)
Дело «Нагла против Латвии»
(Case of Nagla v. Latvia)
(Жалоба № 73469/10)
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
г.Страсбург, 16 июля 2013 г.
По делу «Нагла против Латвии» Европейский Суд по правам человека (Четвертая Секция), заседая Палатой в составе:
Давида Тора Бьёргвинссона, Председателя Палаты Суда,
Инеты Зиемеле,
Пяиви Хирвеля,
Леди Бианку,
Винсента А. Де Гаэтано,
Пола Махони,
Фариса Вехабовича, судей,
а также при участии Франсуазы Эленс-Пасос, Секретаря Секции Суда,
рассмотрев дело в закрытом заседании 25 июня 2013 г.,
вынес в указанный день следующее Постановление:
ПРОЦЕДУРА
1. Дело было инициировано жалобой № 73469/10, против Латвийской Республики, поданной в Европейский Суд по правам человека (далее – «Европейский Суд») в соответствии со статьей 34 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее – «Конвенция») гражданкой Латвии Илзе Нагла (далее – «заявительница») 13 декабря 2010 г.
2. Интересы заявительницы представлял Л. Лиепа, адвокат, практикующий в г. Риге. Власти Латвии были представлены их Агентом И. Рейне, а впоследствии — К. Лице.
3. Заявительница утверждала, что она была вынуждена раскрыть информацию, позволяющую идентифицировать журналистский источник, в нарушение ее права получать и распространять информацию.
4. 26 января 2012 г. Европейский Суд коммуницировал жалобу властям Латвии. В соответствии с пунктом 1 статьи 29 Конвенции Европейский Суд решил рассмотреть данную жалобу одновременно по вопросу приемлемости и по существу.
ФАКТЫ
I. ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА
5. Заявительница родилась в 1971 году и проживает в г. Риге.
6. Заявительница на момент событий, относящихся к делу, работала в национальной телевизионной вещательной компании «Латвийское телевидение» (Latvijas televīzija) (далее — ЛТВ). Она была продюсером, репортером и ведущей еженедельной новостной программы расследований «Де факто», которая выходила в эфир в прайм-тайм каждый субботний вечер.
A. События, приведшие к показу, и показ передачи 14 февраля 2010 г.
7. 10 февраля 2010 г. заявительница получила электронное письмо от лица, назвавшего себя «Нео», в котором сообщалось о серьезных недостатках в обеспечении безопасности базы данных, которая велась Службой государственных доходов (Valsts ieņēmumu dienests) (далее – «СГД»). Предположительно эти недостатки делали возможным доступ к данным, хранящимся в системе электронного декларирования (Elektroniskā deklarēšanas sistēma) (далее – «СЭД») без нарушения каких-либо протоколов безопасности. В подтверждение своих слов «Нео» представил несколько примеров данных, загруженных им этим способом (например, о заработной плате работников ЛТВ), достоверность которых заявительница могла подтвердить. Заявительница заключила, что данные были верными и что, вероятнее всего, в защите системы имелся серьезный недостаток. Она затем проинформировала СГД о возможном нарушении безопасности.
8. «Нео» не раскрыл свою личность заявительнице в ходе их переписки по электронной почте. Он сообщил ей, что имелись дополнительные данные, демонстрирующие, что меры строгой экономии в публичном секторе не затрагивали наиболее высокооплачиваемых должностных лиц государства. В ходе переписки выяснилось, что «Нео» не желал раскрывать свою личность.
9. 14 февраля 2010 г. заявительница, действуя в качестве журналиста, объявила во время показа передачи «Де факто», что имела место масштабная утечка данных из СЭД. Она сообщила, что информация касалась доходов, налоговых платежей и личных идентификационных данных должностных лиц, а также частных лиц и компаний.
10. Через неделю после показа передачи «Нео» начал публиковать в своем твиттер-аккаунте данные относительно заработной платы, выплачиваемой в различных государственных учреждениях; в некоторых случаях были указаны имена должностных лиц, а в других случаях публиковались только данные о размере заработной платы. Информация получила широкое освещение в СМИ. 18 апреля 2010 г. он прекратил ее публикацию.
B. Уголовное дело по факту утечки данных
11. 10 февраля 2010 г. по заявлению СГД было возбуждено уголовное дело по факту утечки данных.
12. 19 февраля 2010 г. полиция посетила ЛТВ для получения показаний у заявительницы как у свидетеля по уголовному делу. Сотрудники полиции запросили стенограмму передачи, вышедшей в эфир 14 февраля 2010 г., а также доступ к переписке по электронной почте с «Нео». Заявительница отказалась раскрыть личность своего источника или какую-либо информацию, могущую привести к ее раскрытию, со ссылкой на право нераскрытия, предусмотренное статьей 22 Закона о прессе и иных средствах массовой информации.
13. В ту же дату другому журналисту также было предложено раскрыть личность его журналистского источника, поскольку он имел публичный разговор с «Нео», который транслировался во время другого телевизионного эфира. Он отказался давать показания, поскольку считал, что его источник не сделал ничего плохого.
14. По утверждению властей Латвии, 11 мая 2010 г. следственные органы установили, что два IP-адреса, которые использовались для соединения с СЭД, использовались неким I.P. Было также установлено, что I.P. сделал несколько телефонных звонков на телефонный номер заявительницы.
15. 11 мая 2010 г. около 18.55 I.P. был задержан в связи с уголовным делом; он был освобожден из-под стражи через несколько месяцев.
16. 12 мая 2010 г. следователь полиции сообщила следственному судье о том, что накануне в жилище, на рабочем месте и в иных помещениях I.P. были произведены четыре срочных обыска. Она также сообщила судье о срочном обыске в жилище заявительницы (см. § 21 и последующие настоящего Постановления). Она затем просила на основании части 5 статьи 180 Уголовно-процессуального закона Латвии о проверке законности и оснований проведения указанных обысков.
17. 14 мая 2010 г. следователь назначила техническую экспертизу устройств хранения данных, которые были изъяты в жилище заявительницы 11 мая 2010 г. По утверждению властей Латвии, все эти устройства были переданы в соответствующий экспертный орган, действующий в составе государственной полиции, в двух опечатанных пакетах. Эти пакеты оставались закрытыми до 17 мая 2010 г., когда их вскрыл эксперт; упаковочные материалы или печати не были повреждены. 17 и 18 мая 2010 г. эксперт скопировал всю информацию с устройств хранения данных на другой компьютер, использующий специальное программное обеспечение. 19 мая 2010 г. он опечатал пакеты и вернул их следователю. 21 мая 2010 г. устройства хранения данных были возвращены заявительнице.
18. 15 июня 2010 г. техническая экспертиза была завершена и, по утверждению властей Латвии, ранее скопированная информация была уничтожена.
19. Уголовное дело в отношении I.P. по факту утечки данных, как представляется, находится на стадии досудебного расследования.
C. Обыск в жилище заявительницы 11 мая 2010 г. и последующая судебная проверка
20. 11 мая 2010 г. следователь выдал ордер на обыск, который был санкционирован прокурором в тот же день. Соответствующие части ордера предусматривают следующее:
«Из материалов дела следует, что [I.P.] использовал номер мобильного телефона… в период, относящийся к обстоятельствам дела. В соответствии с информацией, представленной [оператором мобильной связи], 6 июля 2009 г., в зарегистрированную дату первой попытки загрузить несуществующий XML-файл СЭД, а также 8 июля 2009 г. и 28 октября 2009 г., в установленные даты, в которые отдельные XML-файлы СЭД были загружены через анонимные серверы TOR, абонент… сделал исходящие звонки абоненту с номером… Периодические контакты имели место до 14 февраля 2010 г., когда они полностью прекратились. В соответствии с распечатками истории вызовов в нескольких случаях оба абонента обслуживались одними и теми же базовыми станциями электронных коммуникаций, что свидетельствует о возможных встречах абонентов.
Было установлено, что [заявительница], личный код…, проживающая в…, использовала телефонный номер…
Факты и обстоятельства, установленные в связи с уголовным делом, взятые во взаимосвязи, служат основанием для вывода о том, что на момент совершения преступления [заявительница] имела частые коммуникации с [I.P.] и, возможно, располагала информацией о незаконной деятельности [I.P.], связанной с незаконным скачиванием XML-файлов СЭД, а также обработкой, хранением и распространением этих файлов, его соучастниках и иной информацией в связи с уголовным делом.
Принимая во внимание, что материалы дела дают разумные основания полагать, что в [жилище заявительницы] могут находиться устройства хранения данных, которые содержат XML-файлы, незаконно загруженные из базы данных СЭД, и производные от них, программное обеспечение для обработки этих файлов, информация о получении и распространении этих файлов и иные документы и предметы, содержащие информацию о преступлении, которые могут служить доказательством по уголовному делу, необходимо провести обыск в соответствии со срочной процедурой для предотвращения уничтожения, сокрытия или повреждения таких доказательств.
На основании статей 180(3) и 337 (2)(2) Уголовно-процессуального закона:
РЕШИЛ:
1. произвести обыск в [жилище заявительницы] с целью обнаружения и изъятия документов и устройств хранения данных, содержащих XML-файлы, незаконно загруженные из базы данных СЭД, и производные от них, программного обеспечения для обработки этих файлов, информации о получении и распространении этих файлов и любых других предметов, содержащих информацию о расследуемом преступлении».
21. 11 мая 2010 г. с 21.34 до 22.30 полиция произвела обыск в жилище заявительницы.
22. По утверждению заявительницы, в момент ее возвращения домой тем вечером сотрудник полиции в штатской одежде подошел к ней на лестничной клетке и, не представившись, физически помешал ей закрыть двери. Только затем он представил ордер на обыск и приступил к производству обыска с двумя другими сотрудниками. В ходе обыска были изъяты следующие устройства хранения данных: личный ноутбук, внешний жесткий диск, карта памяти и четыре флеш-накопителя. По утверждению заявительницы, эти устройства содержали большой объем ее персональных данных, а также большую часть ее материалов, связанных с работой.
23. Власти Латвии не оспаривали версию событий заявительницы.
24. 12 мая 2010 г. следственный судья задним числом утвердил ордер на обыск от 11 мая 2010 г. в форме надписи «утверждаю» на этом ордере. Мотивировка при этом отсутствовала.
25. 14 июня 2010 г. председатель суда первой инстанции на основании жалобы заявительницы оставила без изменения решение следственного судьи и заключила, что обыск был законным и что полученные доказательства были приемлемыми в рамках уголовного дела. Слушание не проводилось. Она рассмотрела письменные жалобы заявительницы, материалы уголовного дела и письменное объяснение следователя.
Соответствующая часть решения, которое было окончательным, предусматривает:
«Рассмотрев по существу оспариваемое решение следственного судьи, я нахожу, что оно соответствует нормам права и фактическому положению дел. …
Следователь приняла достаточные меры, чтобы защитить права [заявительницы] как журналиста. В частности она поручила сотрудникам полиции допросить [заявительницу] как свидетеля, и [заявительница] использовала свое право не раскрывать свой источник.
В соответствии с внутригосударственной судебной практикой в большинстве случаев суд возлагает на журналистов обязанность раскрыть источники информации лишь в делах, в которых чисто объективно нет иных возможностей для раскрытия или предупреждения преступления, или в делах, в которых дальнейшие преступления существенно нарушат общественные интересы и интересы национальной безопасности.
В настоящем разбирательстве, хотя незаконная обработка и бесконтрольное распространение персональных данных нескольких тысяч, даже сотен тысяч граждан представляется существенным нарушением прав общественности в целом, следственный орган не обращался к следственному судье за распоряжением о раскрытии источника информации… поскольку… было решено не осуществлять следственные действия, которые затронули бы журналистов, в соответствии с принципом пропорциональности и правами на нераскрытие…
Соответственно, как следует из материалов дела, дальнейшее расследование сфокусировалось на иных версиях, и возможный подозреваемый был установлен путем обработки и анализа записей СЭД, то есть без раскрытия журналистского источника…
Отсутствует разумное основание полагать, что обыск в жилище [заявительницы] был произведен для цели идентификации источника информации, поскольку цель обыска состояла в обнаружении XML-файлов, загруженных из базы данных СЭД, и производных от них, программного обеспечения для обработки этих файлов и любой информации о получении и распространении файлов, а также в прекращении дальнейшего незаконного распространения персональных данных…
Настоящее уголовное дело было возбуждено в связи с фактами, непосредственно относящимися к обмену информацией в электронной форме, и, таким образом, важно учитывать особенности киберпреступлений, а именно сложность обеспечения, получения и фиксации доказательств в электронной форме по причине того, что такие доказательства могут быть изменены или уничтожены очень быстро; также важно принять во внимание субъективную сторону преступления. …Я нахожу, что в этом конкретном деле обыск в соответствии со срочной процедурой был приемлемым…
Поскольку [заявительница] является штатным, а не нештатным журналистом, нет оснований полагать, что материалы, непосредственно относящиеся к ее профессиональной деятельности, однозначно хранятся у нее дома, особенно если она сама не указала на это обстоятельство. Если такие указания были даны, следственный судья имел бы основания для оценки таких фактов…
Учитывая изложенное, я нахожу, что решение следственного судьи, принятое 12 мая 2010 г., является обоснованным и законным и что нет оснований для его отмены; я также полагаю, что нет оснований считать, что результаты рассматриваемых действий недействительны.
В то же время [заявительнице] разъясняется, что жалобы на предполагаемые нарушения в ходе обыска или иных следственных действий должны подаваться в соответствии с процедурой, предусмотренной в статье 337 Уголовно-процессуального закона…»
D. Иные проверки со стороны властей страны
26. 21 мая 2010 г. главный прокурор ответил на жалобы заявительницы относительно решения следователя о проведении обыска, его санкционирования надзирающим прокурором и действий сотрудников полиции в ходе обыска. Он заявил, что не мог рассматривать основания для проведения обыска; они в любом случае должны были рассматриваться следственным судьей и председателем суда.
27. Кроме того, он нашел, что 11 мая 2010 г. надзирающий прокурор законно санкционировал ордер на обыск. Что касается возврата изъятых предметов, данный вопрос должен был обсуждаться с компетентным следственным органом. Наконец, было добавлено примечание о том, что заявительница могла подать жалобу на ответ главного прокурора в другое подразделение прокуратуры.
28. Бюро внутренней безопасности государственной полиции (Valsts policijas Iekšējās drošības birojs) по собственной инициативе рассмотрело действия сотрудников полиции в ходе обыска. 20 июля 2010 г. заявительнице было сообщено, что не было обнаружено нарушений Уголовно-процессуального закона или общих принципов этики сотрудников полиции.
E. Проверка со стороны омбудсмана
29. 13 мая 2010 г. омбудсман начал проверку по факту обыска в жилище заявительницы с целью установления того, нарушал ли обыск ее свободу выражения мнения и было ли уделено властями страны достаточное внимание оценке ограничений свободы прессы.
30. 28 сентября 2010 г. он подготовил свое мнение, которое не было обязательным для властей страны. Он рассмотрел не только вопрос о том, имело ли место предполагаемое нарушение свободы выражения мнения заявительницы, но также и о том, имелась ли в стране эффективная система мониторинга в этом отношении. Что касается предполагаемого вмешательства в свободу выражения мнения и пропорциональности, он отметил следующее [подчеркивание как в оригинале]:
«Защита журналистских источников предусмотрена статьей 22 Закона [о прессе и иных средствах массовой информации] …Это означает не абсолютный иммунитет журналиста по уголовному делу, но необходимость соблюдать профессиональные интересы и правовые гарантии журналистов.
Решение компетентных следственных органов произвести обыск по месту жительства заявительницы было основано на информации, опубликованной в выпуске передачи “Де факто”. В соответствии с перечнем разыскиваемых объектов было важно обеспечить доказательства и выяснить, как журналист получила информацию об “утечке” данные из СЭД СГД и кто был виновен. Формулировка, использованная в ордере на обыск – “информация о получении и распространении” – ясно демонстрирует цель компетентных следственных органов установить журналистский источник.
Таким образом, действия компетентных следственных органов в конкретном деле каса[лись] защиты журналистских источников и поэтому составляли вмешательство в свободу выражения мнения журналиста.
В то же время, защита журналистских источников не является абсолютной и может быть ограничена в определенных случаях в публичных интересах. Это означает, что компетентные следственные органы, принимая решение, затрагивающее журналиста, обязаны оценить аспекты ограничения свободы выражения мнения и пропорциональность такого действия – действительно ли необходимо раскрытие такой информации? Или, возможно, имеются разумные альтернативные меры, как предусмотрено в принципе 3 Рекомендации [№ R(2000) 7].[Ссылка на статьи 12, 154, 179 и 180 Уголовно-процессуального закона] Таким образом, имеется правовая основа для раскрытия журналистских источников, для обысков, а также для законных и пропорциональных ограничений прав человека по уголовному делу. Следовательно, такие ограничения предусмотрены законом.
Чтобы оценить пропорциональность этих ограничений и возможность применения менее вредоносных альтернативных средств достижения цели, омбудсман запросил у ответственных органов власти, имелись ли, для цели получения информации от журналиста, достаточные основания для выбора срочного обыска из всех возможностей, предусмотренных [Уголовно-процессуальным законом], а не распоряжения о раскрытии на основании статьи 154 [Уголовно-процессуального закона].
[Прокуратура] ответила, что цель обыска состояла в установлении и получении доказательств по уголовному делу, а не в идентификации журналистского источника, который уже был известен полиции; поэтому раскрытие на основании статьи 154 [Уголовно-процессуального закона] не было затребовано. Прокуратура полагала, что она не имела права высказывать мнение относительно действительности следственного действия, поскольку действия следственного судьи, который одобрил обыск, были рассмотрены председателем суда.
Суд обосновал необходимость обыска в соответствии со срочной процедурой тем фактом, что в уголовном деле, затрагивающем обращение электронных документов, было необходимо принять во внимание особенности киберпреступлений, по которым обеспечение, получение и фиксация доказательств в электронной форме достаточно сложны, поскольку такие доказательства могут быть изменены или уничтожены очень быстро и необратимо.
Такое заявление должно рассматриваться критически, поскольку сотрудники государственной полиции обратились к заявительнице с требованием предоставить информацию о ее источнике 19 февраля 2010 г., но обыск в соответствии со срочной процедурой был проведен 11 мая 2010 г. Материалы, представленные органами власти и судом омбудсману, не содержат доказательств того, что журналист пыталась продолжать незаконную обработку или дальнейшее распространение данных или уничтожить такую информацию.
Необходимость проведения обыска в соответствии со срочной процедурой также не была объяснена в рамках рассмотрения судом вопроса о том, предоставляли ли материалы дела достаточное основание полагать, что заявительница, вероятнее всего, знала, содействовала или участвовала в расследуемом преступлении путем одновременного использования информации для журналистских целей. Если компетентный следственный орган располагал такой информацией на момент принятия решения о проведении обыска, неясно, почему полиция не применила статус подозреваемой к журналисту до обыска и не произвела обыск по месту работы журналиста.Можно считать установленным, что решение суда основано на допущениях, и суд, принимая решение, не обеспечил уважение статуса журналиста, чьи иммунитет и защита от раскрытия источника информации предусмотрены законом.
Следовательно, можно заключить, что, утверждая ордер на обыск, выданный компетентным следственным органом в соответствии со срочной процедурой, надзирающий прокурор и суд не осуществили критической оценки необходимости и действительности этих действий.
Омбудсман имеет сомнения относительно того, действительно ли обыск в жилище заявительницы в соответствии со срочной процедурой был самым разумным средством, чтобы положить конец раскрытию информации, на данном этапе разбирательства. Чтобы обеспечить соблюдение ключевых принципов уголовного разбирательства, установленных статьей 12 [Уголовно-процессуального закона], компетентный следственный орган должен был более тщательно рассмотреть вопрос о том, могла ли информация, необходимая для расследования, быть получена средствами, менее вредоносными для интересов лица».
Его окончательные выводы были следующими:
«Свобода выражения мнения включает право не раскрывать журналистские источники. Лишь суд, соблюдая принцип пропорциональности, может распорядиться о раскрытии источника информации в целях защиты основополагающих интересов частных лиц или общества.
Путем проведения обыска в жилище [заявительницы] якобы в целях обнаружения, в частности, информации о получении и распространении XML-файлов базы данных СЭД компетентный следственный орган – обеспечивая доказательства и игнорируя требование о наличии решения суда – раскрыл личность источника заявительницы.
Санкционируя ордер на обыск, выданный следователем в соответствии со срочной процедурой, надзирающий прокурор и суд не осуществили критическое исследование срочности и необходимости такой меры и не оценили в достаточной степени угрозу свободе выражения мнения.
Соответственно, свобода выражения мнения и право не раскрывать журналистские источники, предусмотренные Конституцией и обязательными международными договорами, были нарушены.
Поскольку охраняемый законом иммунитет журналиста в уголовном разбирательстве не включен в [соответствующую главу Уголовно-процессуального закона], и внутригосударственная судебная практика показывает, что компетентные следственные органы не уделяют ему достаточного внимания, рекомендуется инициировать обсуждение [законодательных] изменений [соответствующих положений Уголовно-процессуального закона]. По всей вероятности, закон должен предусматривать запрет на производство следственных действий, затрагивающих журналистов, в помещениях, принадлежащих им, если имеются разумные основания полагать, что это может ограничить действие прав, гарантированных журналистам».
II. ПРИМЕНИМОЕ МЕЖДУНАРОДНОЕ ПРАВО И ПРАВО ЛАТВИИ
A. Международное и европейское право
31. Несколько международных документов касаются защиты журналистских источников, включая Резолюцию о журналистских свободах и правах человека, принятую на 4-й Европейской конференции министров по политике в области средств массовой информации (г. Прага, 7-8 декабря 1994 г.), и Резолюцию Европейского парламента о конфиденциальности журналистских источников (18 января 1994 г., Официальный журнал Европейского союза № C 44/34).
32. Рекомендация № R (2000) 7 относительно права журналистов не раскрывать свои источники информации была принята Комитетом министров Совета Европы 8 марта 2000 г. и в соответствующей части предусматривает следующее:
«[Комитет министров] рекомендует правительствам государств-членов:
1. осуществлять в их национальном законодательстве и практике принципы, прилагаемые к данной Рекомендации,
2. широко распространять текст Рекомендации и прилагаемых принципов, сопровождая их переводом, когда это необходимо, и
3. доводить их до сведения, в частности, органов государственной власти, полицейских и судебных органов, а также предоставлять их журналистам, СМИ и их профессиональным организациям.
Приложение к Рекомендации № R (2000) 7
Принципы относительно права журналистов не раскрывать свои источники информации
Определения
Для целей настоящей Рекомендации:
а) термин “журналист” означает любое физическое или юридическое лицо, которое регулярно или профессионально участвует в сборе и распространении информации для общественности, используя любое средство массовой коммуникации;
b) термин “информация” означает любое утверждение о факте, мнение или идею в форме текста, звука и/или изображения;
с) термин “источник” означает любое лицо, которое предоставляет информацию журналисту;
d) термин “информация, идентифицирующая источник” означает, поскольку такая информация может привести к идентификации источника:
i. имя и персональные данные, а также голос и изображение источника,
ii. фактические обстоятельства получения журналистом информации от его источника,
iii. неопубликованное содержание информации, предоставленной источником журналисту, и
iv. персональные данные журналистов и их работодателей, относящиеся к их профессиональной деятельности.
Принцип 1 (Право журналистов на нераскрытие источников информации)
Национальное законодательство и практика государств-членов должны прямо и ясно предусматривать защиту права журналистов не раскрывать информацию, идентифицирующую источник, в соответствии со статьей 10 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее — Конвенция) и принципами, провозглашенными в настоящем документе, которые должны рассматриваться как минимальные стандарты в отношении этого права.
Принцип 2 (Право других лиц на нераскрытие источников информации)
Другие лица, которые благодаря своим профессиональным отношениям с журналистами узнают информацию, идентифицирующую источник, в результате сбора, редакционной обработки или распространения такой информации, должны в равной степени пользоваться защитой изложенных здесь принципов.
Принцип 3 (Ограничения права на нераскрытие источников информации)
a. Право журналистов не раскрывать информацию, идентифицирующую источник, не должно подвергаться иным ограничениям, чем те, которые предусмотрены пунктом 2 статьи 10 Конвенции. Определяя, перевешивает ли установленный пунктом 2 статьи 10 Конвенции законный интерес в раскрытии источника публичный интерес в нераскрытии информации, идентифицирующей источник, компетентные органы власти государств-членов должны особо принимать во внимание важность права на нераскрытие и предпочтение, которое отдает этому праву прецедентная практика Европейского суда по правам человека, и могут давать распоряжение о раскрытии только в том случае, если, при соблюдении условий параграфа “b”, существует превалирующее требование публичного интереса и если обстоятельства носят достаточно важный и серьезный характер.
b. Раскрытие информации, идентифицирующей источник, не должно считаться необходимым, если нельзя убедительно установить, что:
i) не существует разумной альтернативы раскрытию или эти альтернативные меры уже исчерпаны лицами или государственными органами, которые добиваются раскрытия, и
ii) законный интерес в раскрытии определенно перевешивает публичный интерес в нераскрытии, имея в виду, что:
— доказано существование превалирующего требования о необходимости раскрытия,
— обстоятельства носят достаточно важный и серьезный характер,
— необходимость в раскрытии определена как отвечающая настоятельной общественной потребности и
— государства-члены обладают определенной свободой усмотрения при оценке этой потребности, однако данная свобода усмотрения сопровождается надзором со стороны Европейского суда по правам человека.
c. Вышеуказанные требования должны применяться на всех стадиях любых разбирательств, в ходе которых может быть применено право на нераскрытие.
Принцип 4 (Доказательства, альтернативные журналистским источникам)
В судебном разбирательстве против журналиста, возбужденном на основании предполагаемого умаления чести и репутации какого-либо лица, власти с целью установления или опровержения достоверности такого утверждения должны рассматривать все доказательства, которые им доступны на основании национального процессуального закона, и могут не требовать для этой цели раскрытия журналистом информации, идентифицирующей источник.
Принцип 5 (Условия, касающиеся раскрытия)
a. Ходатайство или требование со стороны компетентных органов власти об инициировании действий, направленных на раскрытие информации, идентифицирующей источник, должно подаваться только лицами или органами власти, имеющими прямой законный интерес в раскрытии.
b. Журналисты должны быть поставлены властями в известность об их праве не раскрывать информацию, идентифицирующую источник, а также об ограничениях на это право до того, как будет затребовано раскрытие.
c. Санкции против журналистов за нераскрытие информации, идентифицирующей источник, должны налагаться только судебными властями в ходе судебного разбирательства, которое обеспечивает журналистам слушание дела в соответствии со статьей 6 Конвенции.
d. Журналисты должны иметь право на пересмотр другими судебными органами решения о наложении на них санкций за нераскрытие информации, идентифицирующей источник.
e. В тех случаях, когда журналисты отвечают на запрос или распоряжение о раскрытии информации, идентифицирующей источник, компетентные власти должны рассмотреть вопрос о применении мер, ограничивающих масштабы раскрытия, например, исключив ознакомление общественности с раскрытой информацией, с надлежащим учетом статьи 6 Конвенции, когда это необходимо, и сами должны уважать конфиденциальность такого раскрытия.
Принцип 6 (Перехват сообщений, наблюдение и обыск и конфискация на основании решения суда)
a. Исходя из настоящих принципов, следующие меры не должны применяться, если их цель состоит в том, чтобы обойти право журналистов не раскрывать информацию, идентифицирующую источник:
i) распоряжения или действия по перехвату сообщений или корреспонденции журналистов или их работодателей,
ii) распоряжения или действия по установлению наблюдения за журналистами, их контактами или их работодателями, или
iii) распоряжения или действия по проведению обыска или выемки в отношении личных или служебных помещений, имущества или корреспонденции журналистов или их работодателей или персональных данных, относящихся к их профессиональной деятельности.
b. В тех случаях, когда информация, идентифицирующая источник, получена полицией или судебными властями с помощью любого из вышеуказанных действий, должны быть предприняты меры по предотвращению последующего использования этой информации в качестве доказательства в судах, если это раскрытие не оправдано по условиям принципа 3.
Принцип 7 (Защита от самооговора)
Установленные данным документом принципы не в коем случае не будут ограничивать национальное законодательство о защите от самооговора в уголовных делах, и журналисты должны, насколько это позволяет указанное законодательство, пользоваться такой защитой в отношении раскрытия информации, идентифицирующей источник».
33. Для точного применения Рекомендации значение определенных терминов определено пояснительным меморандумом. Что касается терминов «источник» и «информация, идентифицирующая источник», установлено следующее:
«c. Источник
17. Любое лицо, предоставляющее информацию журналисту, следует рассматривать как его или ее “источник”. Защита отношений между журналистом и источником является целью данной Рекомендации, поскольку распоряжение о раскрытии источника оказывает “потенциальное сдерживающее воздействие” на осуществление свободы СМИ (см. Постановление Европейского Суда от 27 марта 1996 г. по делу “Гудвин против Соединенного Королевства” (Goodwin v. the United Kingdom), § 39). Журналисты могут получать свою информацию из различного рода источников. Поэтому необходима широкая интерпретация этого термина. Фактическое предоставление информации журналистам представляет собой действие со стороны источника, например, когда источник звонит или пишет журналисту или посылает ему или ей запись информации или изображения. Информацию следует также считать “предоставленной”, когда источник остается пассивным и соглашается с самостоятельным получением журналистом информации, таким, например, как съемка или запись информации с согласия источника.
d. Информация, идентифицирующая источник
18. Для того, чтобы адекватно защитить личность источника, необходимо защищать все виды информации, которые могли бы привести к установлению источника. Возможность установления источника определяет поэтому тип защищаемой информации и масштабы такой защиты. В той степени, в какой раскрытие может привести к установлению источника, следующая информация защищается этой Рекомендацией:
i. имя источника и его или ее адрес, номер телефона и телефакса, имя работодателя и другие персональные данные, а также голос источника и его изображение;
ii. “фактические обстоятельства получения информации”, например, время и место встречи с источником, использованные средства корреспонденции или детали, согласованные источником и журналистом;
iii. “неопубликованное содержание информации, предоставленной источником журналисту”, например, другие факты, данные, звуки или фотографии, которые могут установить личность источника и которые еще не были опубликованы журналистом;
iv. “персональные данные журналистов и их работодателей, относящиеся к их профессиональной деятельности”, т.е. персональные данные, формируемые в результате работы журналистов, которые могут быть найдены, например, в списках адресов, списках телефонных звонков, журналах регистрации компьютерных коммуникаций, документации о поездках или банковских выписках.
19. Этот перечень не является исчерпывающим. Параграф “c” следует читать и интерпретировать таким образом, который позволяет обеспечить адекватную защиту источника в конкретном случае. Решающим фактором является то, может ли привести дополнительная информация к идентификации источника».
B. Законодательство Латвии
34. Статья 22 Закона о прессе и иных средствах массовой информации (likums “Par presi un citiem masu informācijas līdzekļiem”) предусматривает принцип нераскрытия в законодательстве Латвии. Средства массовой информации наделены правом не раскрывать источники информации (§ 1). Распоряжение о раскрытии источника информации может быть принято лишь судом после рассмотрения вопроса пропорциональности в целях защиты основополагающих интересов частных лиц или общества (§ 2).
35. Статья 154 Уголовно-процессуального закона (Kriminālprocesa likums) предусматривает обстоятельства, при которых на журналиста или редактора возлагается обязанность раскрывать источник информации. Такое распоряжение может быть сделано лишь судом (§ 1). Следственный судья по ходатайству следователя или прокурора заслушивает стороны и рассматривает материалы дела (§ 2), а также оценивает пропорциональность меры (§ 3). Решение подлежит судебной проверке судьей вышестоящего суда, решение которого является окончательным, в рамках письменной процедуры (§ 4).
36. Статья 180 Уголовно-процессуального закона предусматривает процедуру выдачи ордера на обыск. В рамках обычной процедуры следственный судья или суд санкционируют обыск по ходатайству компетентного следственного органа (procesa virzītājs), рассмотрев материалы дела (часть 1). В рамках срочной процедуры, когда задержка может повлечь уничтожение, сокрытие или повреждение относимых документов или предметов или бегство лица, ордер на обыск может быть выдан компетентным следственным органом. Санкция прокурора необходима для ордера на обыск, выданного следователем (часть 3). Ордер на обыск, выданный в соответствии со срочной процедурой, подлежит передаче на следующий день следственному судье, который затем рассматривает законность обыска и основания для проведения обыска; если следственное действие является незаконным, следственный судья признает такие доказательства неприемлемыми по уголовному делу и принимает решение о дальнейших действиях в отношении доказательств (§ 5).
37. Статья 337 Уголовно-процессуального закона предусматривает процедуру подачи жалоб. Жалоба должна быть адресована и подана в орган, к компетенции которого относится ее рассмотрение; она также может быть подана должностному лицу, чье действие или решение оспаривается (§ 1). Жалоба на действие или решение следственного судьи должна передаваться на рассмотрение председателю суда (§ 2, часть 4). При рассмотрении жалобы председатель суда должен принять решение по существу; его/ее решение является окончательным (§ 4).
38. Статья 12 Уголовно-процессуального закона предусматривает следующее:
Статья 12 – Гарантии прав человека
«1. Производство по уголовному делу должно осуществляться в соответствии с международно признанными правами человека, без применения неоправданных уголовно-процессуальных обязанностей или непропорциональных вмешательств в личную жизнь гражданина.
2. Права человека подлежат ограничению только в интересах общественной безопасности и лишь в соответствии с процедурой, предусмотренной настоящим Законом, принимая во внимание характер и опасность преступления.
3. Применение мер пресечения, влекущих лишение лица свободы, и нарушение неприкосновенности частных помещений или конфиденциальности корреспонденции или средств коммуникации допускаются лишь с согласия следственного судьи или суда.
4. Должностные лица, участвующие в производстве по уголовному делу, обязаны охранять конфиденциальность личной жизни и коммерческой деятельности. Соответствующая информация должна получаться и использоваться лишь при условии, что такая информация необходима для установления истины.
5. Лицо имеет право ходатайствовать об исключении из материалов уголовного дела информации, касающейся… его или ее личной жизни… если такая информация не является необходимой для справедливого рассмотрения уголовного дела».
39. 13 мая 2010 г. парламент Латвии (Saeima) принял изменения в законодательные акты, в соответствии с которыми все государственные учреждения были обязаны публиковать в Интернете информацию о заработной плате, выплаченной их должностным лицам. Эти изменения вступили в силу 15 июня 2010 г.
ПРАВО
I. ПРЕДПОЛАГАЕМОЕ НАРУШЕНИЕ СТАТЬИ 10 КОНВЕНЦИИ
40. Заявительница жаловалась на то, что она была вынуждена раскрыть информацию, позволявшую идентифицировать журналистский источник, в нарушение ее права получать и распространять информацию, гарантированного статьей 10 Конвенции. По ее утверждению, вмешательство в ее свободу выражения мнения не было предусмотрено законом, не преследовало законную цель и не являлось необходимым в демократическом обществе. Заявительница также просила Европейский Суд разъяснить, какие обязательства несет государство в соответствии с этим положением в данных обстоятельствах. Статья 10 Конвенции предусматривает следующее:
«1. Каждый имеет право свободно выражать свое мнение. Это право включает свободу придерживаться своего мнения и свободу получать и распространять информацию и идеи без какого-либо вмешательства со стороны публичных властей и независимо от государственных границ. Настоящая статья не препятствует Государствам осуществлять лицензирование радиовещательных, телевизионных или кинематографических предприятий.
2. Осуществление этих свобод, налагающее обязанности и ответственность, может быть сопряжено с определенными формальностями, условиями, ограничениями или санкциями, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия».
41. Власти Латвии отрицали, что имело место нарушение этой статьи.
A. Приемлемость жалобы
42. Во-первых, власти Латвии выдвинули предварительное возражение о том, что заявительница не представила Европейскому Суду копии жалоб, поданных ею властям страны, и поэтому не продемонстрировала, что жалобы, адресованные Европейскому Суду, были предъявлены, хотя бы по существу, на уровне страны. Они полагали, что она в связи с этим не соблюла статью 34 Конвенции и не подала свою жалобу надлежащим образом в соответствии с требованиями правила 47 Регламента Суда.
43. Заявительница не согласилась и настаивала на том, что ее жалоба с прилагаемыми документами соответствовала статье 34 Конвенции и правилу 47 Регламента Суда. Она представила относимые имеющиеся документы, которые, по ее мнению, включали постановление на обыск и окончательное решение, которым были отклонены ее жалобы. Последний документ, как и мнение омбудсмана, содержал достаточное изложение ее жалоб на уровне страны.
44. Европейский Суд напоминает, что он рассматривает жалобы, поданные ему в значении статьи 34 Конвенции и правила 47 Регламента Суда, в соответствии с их содержанием и их значением. Он также отмечает, что вместе с формуляром своей жалобы заявительница представила доказательства того, что она обращалась к властям страны и что она получила окончательное решение на уровне страны от 14 июня 2010 г., которые, в совокупности с иными относимыми документами, устанавливали объем ее жалоб на уровне страны. Европейский Суд также дополнительно отмечает, что правило 47 Регламента Суда особо предписывает заявителям представлять только «относящиеся к делу документы» (в тексте на французском языке – “documents pertinents”).
45. При таких обстоятельства Европейский Суд полагает, что формуляр жалобы и доказательства, представленные заявительницей, содержали достаточную информацию для того, чтобы эти документы считались «жалобой» в значении статьи 34 Конвенции и правила 47 Регламента Суда. Соответственно, возражение властей Латвии в этом отношении подлежит отклонению.
46. Во-вторых, власти Латвии выдвинули предварительное возражение относительно исчерпания внутренних средств правовой защиты, ссылаясь на Решение Европейского Суда по делу «Гришанкова и Гришанков против Латвии» (Grišankova and Grišankovs v. Latvia) (жалоба № 36117/02, ECHR-2003 II (извлечения)). Они полагали, что заявительница была обязана подать жалобу в Конституционный суд, если она считала, что процедура на основании статьи 180 Уголовно-процессуального закона, примененная к ней, не сопровождалась достаточными процессуальными гарантиями, или что уклонение от наделения журналистов дополнительными законными гарантиями в части привилегии нераскрытия (статьи 121 и 122 Уголовно-процессуального закона) составляло вмешательство в ее права человека. Она должна была поднять вопрос о совместимости этих положений закона с Конституцией Латвии и самой Конвенцией.
47. Заявительница не согласилась и утверждала, что латвийская модель конституционной жалобы имела ряд ограничений, ссылаясь, в частности, на Решение Европейского Суда по делу «Лиепайниекс против Латвии» (Liepājnieks v. Latvia) от 2 ноября 2010 г. (жалоба № 37586/06).
48. Европейский Суд напоминает, что он уже несколько раз отклонял аналогичное предварительное возражение властей Латвии относительно Конституционного суда по делам, касающимся толкования или применения положения законодательства или предполагаемого законодательного пробела (см. упоминавшееся выше Решение Европейского Суда по делу «Лиепайниекс против Латвии», §§ 73-76; Постановление Европейского Суда по делу «Савич против Латвии» (Savičs v. Latvia) от 27 ноября 2012 г., жалоба № 17892/03, §§ 113-117; и Постановление Европейского Суда по делу «Михайлов против Латвии» (Mihailovs v. Latvia) от 22 января 2013 г., жалоба № 35939/10, §§ 157-158). Европейский Суд не видит оснований для иного вывода в настоящем деле. Следовательно, возражение властей Латвии в этом отношении подлежит отклонению.
49. Наконец, Европейский Суд отмечает, что настоящая жалоба не является явно необоснованной по смыслу подпункта «а» пункта 3 статьи 35 Конвенции. Он также отмечает, что жалоба не является неприемлемой по каким-либо другим основаниям. Следовательно, она должна быть объявлена приемлемой для рассмотрения по существу.
B. Существо жалобы
1. Доводы сторон
(a) Заявительница
50. Прежде всего, заявительница, по существу, утверждала, что имело место вмешательство в ее свободу выражения мнения. Она отметила, что обыски в жилищах и на рабочих местах журналистов подрывали защиту источников даже в большей степени, чем прямые распоряжения раскрыть источник.
51. Заявительница не отрицала, что имелась законная основа для вмешательства на основании статьи 180 Уголовно-процессуального закона. Она критиковала качество закона и утверждала, что закон должен быть одновременно достаточно доступен и предсказуем, то есть сформулирован с достаточной точностью, позволяя лицу регулировать свои действия, при необходимости после соответствующей консультации. Она отметила, что законодательство Латвии не устанавливало никаких ограничений в отношении оснований для проведения обыска журналиста или используемых методов. Заявительница сослалась в этом отношении на прецедентную практику Европейского Суда на основании статьи 10 Конвенции и на Рекомендацию № R (2000) 7 Комитета министров Совета Европы относительно права журналистов не раскрывать свои источники информации (см. §§ 32 и 33 настоящего Постановления).
52. Заявительница также уточнила, что она не утверждала, что журналистам должен предоставляться абсолютный иммунитет от уголовного преследования или что существующее регулирование в Латвии было неконституционным. Она утверждала, что закон в его материально-правовом смысле и действия, предпринимаемые должностными лицами, должны быть предсказуемыми.
53. По утверждению заявительницы, правовая система Латвии не обеспечивала ее адекватными правовыми гарантиями, допускающими независимую оценку того, перевешивали ли интересы уголовного расследования общественный интерес в защите журналистских источников. В деле заявительницы ордер на обыск не содержал исключений или ограничений в отношении обыска или документов, подлежащих изъятию, которые могли гарантировать ее право не раскрывать свои источники или информацию, ведущую к ним. Заявительница не оспаривала, что судебная проверка как таковая была возможна. Она, скорее, полагала, что следственный судья не имел возможности осуществить надлежащую оценку, поскольку не было ясных критериев или указаний в законодательстве Латвии относительно обысков журналистов, кроме случаев принятия распоряжения суда на основании статьи 154 Уголовно-процессуального закона, которое здесь отсутствовало.
54. Она настаивала на том, что качество закона Латвии было недостаточным с точки зрения отсутствия предсказуемости, поскольку в законе или иных нормативных актах не было критериев, чтобы воспрепятствовать неправильному применению или толкованию законодательства должностными лицами и их вмешательству в право журналистов не раскрывать информацию, прямо или косвенно связанную с их источниками. Заявительница утверждала, что ее дело не было изолированным инцидентом, и ссылалась на обыск другого журналиста 15 декабря 2011 г. в качестве примера.
55. Во-вторых, заявительница утверждала, что отсутствовала правомерная цель для вмешательства в ее свободу выражения мнения. По мнению заявительницы, цель обыска состояла в идентификации источника и получении информации или подкреплении доказательствами того, что властям уже было известно о I.P. Это нельзя рассматривать в качестве законной цели.
56. Заявительница также не согласились с властями Латвии в том, что вмешательство преследовало правомерную цель предупреждения преступлений и защиты прав иных лиц. Она подчеркнула, что информация, сообщенная ею, служила правомерному всеобщему интересу и обеспечивала вклад в публичную дискуссию относительно солидарности в части реализации мер экономии. Никакая личная информация, не служащая этой цели, не была раскрыта, и заинтересованными лицами не подавались иски в этом отношении. Таким образом, не было оснований полагать, что дальнейшее раскрытие данных заявительницей нарушало бы права, предусмотренные статьей 8 Конвенции. Наконец, если цель заключалась в предотвращении дальнейшего раскрытия персональных данных, почему полиция, скопировав все файлы, возвратила устройства хранения данных заявительнице, не уничтожив файлы или информацию, содержавшиеся на них?
57. Если, однако, цель обыска состояла в том, чтобы исключить дальнейшее распространение заявительницей информации, представляющей правомерный всеобщий интерес, ни при каких обстоятельствах, по ее утверждению, это не могло рассматриваться в качестве правомерной цели. Аналогично, обеспечение доказательств для целей раскрытия преступления и осуществления уголовного преследования не может превалировать над правами и интересами в защите журналистских источников.
58. В-третьих, заявительница утверждала, что вмешательство не было необходимо в демократическом обществе, поскольку оно не отвечало никакой настоятельной общественной потребности. Заявительница утверждала, что справедливое равновесие должно было быть установлено в настоящем деле между всеобщим интересом в широком смысле в защите журналистских источников и интересами расследования. Уголовное расследование касалось предполагаемого произвольного доступа к базе данных СЭД. Никогда не оспаривалось, что низкий уровень безопасность делал доступ возможным. Если преступление и было совершено, оно было небольшой тяжести. Оно не относилось к преступлениям, перечисленным в вышеупомянутой Рекомендации в качестве достаточно тяжких, чтобы вмешательство в права заявительницы было оправданным. Соответственно, конкретные интересы расследования не были достаточно насущными и серьезными, чтобы превалировать над всеобщим интересом в широком смысле в защите источников.
59. В ответ на довод властей Латвии о том, что обыск проводился не с целью установления личности источника заявительницы, заявительница отметила, что она понятия не имела, какой информацией располагали власти до санкционирования и производства обыска и выемки. В соответствии с информацией, предоставленной ее источником, «Нео» возглавлял группу лиц, которые, как утверждалось, обнаружили способы скачивания информации из базы данных СЭД без взлома паролей, тем самым выявляя пробелы в системе безопасности СГД. Заявительница публично объявила во время трансляции передачи 14 февраля 2010 г., что «Нео» представился руководителем группы лиц, называвших себя «4ATA», цель которых, в частности, состояла в борьбе за лучшее будущее Латвии, принимая меры к тому, чтобы должностные лица, ответственные за халатность и коррупцию, были призваны к ответу. Ордер на обыск также санкционировал поиск информации, касающейся других членов этой группы.
60. Заявительница далее утверждала, что информация, содержавшаяся на ее устройствах хранения данных, которую власти Латвии характеризовали как доказательства, охватывалась правом журналиста на защиту его источников. Она сослалась на принцип 6 Рекомендации и выражения, использованные в нем. По ее мнению, формулировка «информация о получении и распространении файлов», использованная в ордере на обыск, ясно демонстрировала, что цель состояла в идентификации источника информации или, как минимум, в его проверке. Ссылка властей Латвии на разумное подозрение относительно причастности заявительницы к преступлению показывала опасные толкование и отношение со стороны властей государства. Она ссылалась на прецедентную практику Европейского Суда и подчеркивала, что право не раскрывать журналистские источники не было простой привилегией, которая могла предоставляться или отниматься в зависимости от законности или незаконности их источников (см. Постановление Европейского Суда по делу «Тиллак против Бельгии» (Tillack v. Belgium) от 27 ноября 2007 г., жалоба № 20477/05, § 65).
61. Заявительница утверждала, что как только она получила информацию от своего источника, она сообщила в СГД о возможном нарушении безопасности и о необходимости предотвращения дальнейшей утечки данных. Она также проверила точность информации. Когда не осталось сомнений в том, что утечка имела место и что информация была достоверной, заявительница – добросовестно действуя в качестве журналиста – обнародовала информацию, представляющую правомерный всеобщий интерес. Она настаивала на том, что один лишь факт того, что журналист контактировал с источником или любым иным подозреваемым, не мог быть достаточным для предположения о том, что он или она могли быть связаны с преступлением, и их следовало подвергнуть обыску. Кроме того, власти Латвии не продемонстрировали, что имелись какие-либо основания допускать – чтобы обосновать проведение обыска в соответствии со срочной процедурой – что информация или документы, находящиеся у заявительницы, будут изменены или уничтожены. Заявительница не продемонстрировала негативного отношения к расследованию, за исключением осуществления своего права нераскрытия.
(b) Власти Латвии
62. Власти Латвии не отрицали, что имело место вмешательство. Они полагали, однако, что рассматриваемое вмешательство было предусмотрено законом, преследовало законную цель и было необходимым в демократическом обществе.
63. Во-первых, они утверждали, что обыск имел правовую основу в законодательстве страны. Они ссылались на часть 3 статьи 180 Уголовно-процессуального закона и утверждали, что внутригосударственные процессуальные требования к проведению обыска были соблюдены надлежащим образом.
64. Что касается качества закона, власти Латвии согласились с заявительницей в том, что отсутствовали конкретные процедуры, которым было необходимо следовать при обысках в помещениях журналистов. Власти Латвии, однако, имели серьезные сомнения относительно того, имелось ли законодательное регулирование такого рода в остальных или хотя бы в большинстве государств-членов Совета Европы. В любом случае они утверждали, что процедура, предусмотренная статьей 180 Уголовно-процессуального закона, обеспечивала для заявительницы адекватные правовые гарантии, позволяющие осуществить независимую оценку того, перевешивали ли интересы уголовного расследования всеобщий интерес в защите журналистских источников.
65. Власти Латвии сослались на часть 1 статьи 180 Уголовно-процессуального закона и отметили, что в Латвии, как правило, лишь следственный судья или суд могли санкционировать обыск на основании обращения компетентного следственного органа. В соответствии с этой общей процедурой любой обыск, включая обыски, проводимые у журналистов, подлежал предварительной судебной проверке с учетом принципов, провозглашенных в статье 12 Уголовно-процессуального закона.
66. В то же время, они также отметили, что часть 3 статьи 180 предусматривала исключение из общего правила в случае особой срочности, который был достаточно ясно определен, по их мнению. Власти Латвии далее пояснили, что в рамках обеих процедур следственному судье и надзирающему прокурору представлялись материалы уголовного дела в полном объеме и что они были обязаны дать надлежащую оценку всем обстоятельствам дела и рассмотреть вопрос о воздействии обыска на принадлежащие лицу права человека, включая свободу слова, в свете критериев, предусмотренных в статье 12 Уголовно-процессуального закона. Власти Латвии утверждали, что для целей срочной процедуры надзирающий прокурор осуществлял судебные функции и являлся независимым и беспристрастным органом принятия решений.
67. Власти Латвии полагали, что система, имеющая место в Латвии, ни в каком отношении не является необычной. По их мнению, едва ли во всех государствах-членах Совета Европы обеспечивалась предварительная судебная проверка во всех случаях, не исключая случаи обысков, проводимых у журналистов. В любом случае, если обыск был санкционирован надзирающим прокурором, имелось законодательное требование о незамедлительной последующей судебной проверке следственным судьей (см. § 36 настоящего Постановления). Так, законодатель предусмотрел два уровня контроля в случаях, когда обыски производились в соответствии со срочной процедурой.
68. Власти Латвии также отметили, что следственный судья имел достаточно широкие, носящие обязательный характер и осуществимые полномочия по отмене ордера на обыск. Как указано председателем суда в ее решении от l4 июня 2010 г., следственный судья имел право и обязанность оценить объем информации, полученной в результате обыска, а именно, могла ли полученная информация быть связана с профессиональной деятельностью заявительницы. Таким образом, существовала процедура для обнаружения и предупреждения раскрытия информации, которая могла привести к идентификации журналистских источников, отличной от той, которая имела доказательственную ценность для целей рассматриваемого уголовного дела.
69. В свете приведенных выше соображений власти Латвии полагали, что обстоятельства настоящего дела кардинально отличаются от обстоятельств дела «Компания “Санома Эйтгеверс Б.В.” против Нидерландов» (Sanoma Uitgevers B.V. v. the Netherlands) (Постановление Большой Палаты Европейского Суда от 14 сентября 2010 г., жалоба № 38224/03), поскольку имела место предусмотренная законом обязанность последующей судебной проверки.
70. Во-вторых, власти Латвии утверждали, что рассматриваемое вмешательство преследовало правомерную цель предупреждения преступления – это понятие включает обеспечение доказательств для целей раскрытия преступления и осуществления преследования в связи с ним – и защиты прав других лиц путем предотвращения дальнейшего раскрытия персональных данных.
71. В-третьих, власти Латвии утверждали, что вмешательство было «необходимым в демократическом обществе». В этом отношении они ссылались на общие принципы, повторенные Европейским Судом (в Постановлении Европейского Суда по делу «Касабова против Болгарии» (Kasabova v. Bulgaria) от 19 апреля 2011 г., жалоба № 22385/03, § 54, и Постановлении Большой Палаты Европейского Суда по делу по делу «Компания “Аксель Шпрингер АГ” против Германии» (Axel Springer AG v. Germany) от 7 февраля 2012 г., жалоба № 39954/08, §§ 85-86). Власти Латвии также ссылались на свободу усмотрения, предоставленную государствам в установлении надлежащего равновесия. Настоящее дело касалось установления равновесия между правом заявительницы на свободу выражения мнения и правом сотен тысяч граждан Латвии на защиту их персональных данных.
72. Власти Латвии подтвердили, что цель обыска состояла не в раскрытии журналистских источников, и утверждали, что настоящее дело следует отличать от таких дел как дело «Гудвин против Соединенного Королевства» (Goodwin v. United Kingdom) (Постановление Европейского Суда от 27 марта 1996 г., Reports of Judgments and Decisions 1996-II), дело «Рёмен и Шмит против Люксембурга» (Roemen and Schmit v. Luxembourg) (жалоба № 51772/99, ECHR 2003-IV), дело «Воскёйл против Нидерландов» (Voskuil v. the Netherlands) (Постановление Европейского Суда от 22 ноября 2007 г., жалоба № 64752/01) и упоминавшееся выше дело «Тиллак против Бельгии». Власти Латвии отметили, что на момент обыска в жилище заявительницы полиция уже раскрыла личность «Нео» и знала, какими способами были получены данные. У I.P. были проведены обыски, и он был задержан полицией до обыска в жилище заявительницы. Обыск также не имел целью установление или раскрытие иных источников информации. По мнению властей Латвии, ордер на обыск демонстрировал, что его цель заключалась как в обнаружении и изъятии XML-файлов или их производных, загруженных из базы данных СЭД, программного обеспечения для обработки эти файлов, информации относительно получения файлов, а также иных предметов, содержащих информацию о расследуемом преступлении, так и в предотвращении дальнейшего распространения персональных данных сотен тысяч людей. Власти Латвии настаивали на том, что во внимание следует принимать характер расследуемого преступления и значение, которое цели обыска могли иметь для расследования.
73. В период, относящийся к обстоятельствам дела, перед государственными органами стояла задача квалификации преступления, предположительно совершенного I.P., включая установление отягчающих или смягчающих вину обстоятельств: они должны были установить, являлось оно умышленным или случайным, имелись ли планы передачи данных третьим лицам и действовал ли I.P. в одиночку или с соучастниками. Власти Латвии также утверждали, что они должны были установить роль заявительницы – опубликовала ли она данные в качестве журналиста, то есть «служили ли они правомерным журналистским целям», или она была организатором, подстрекателем или пособником преступления.
74. По утверждению властей Латвии, до утверждения ордера на обыск, выданного следователем полиции, надзирающий прокурор надлежащим образом ознакомилась с материалами уголовного дела. Ее информированное мнение заключалось в том, что орган, в производстве которого находилось уголовное дело, имел разумное подозрение в том, что в жилище заявительницы могла находиться важная информация, могущая служить доказательством для целей уголовного дела. Заявительнице, соответственно, было предложено выдать устройства хранения данных, которые могли служить доказательствами по уголовному делу.
75. Власти Латвии также отметили, что на первоначальной стадии уголовного разбирательства компетентный следственный орган мог прибегнуть к процедуре, предусмотренной статьей 154 Уголовно-процессуального закона, и ходатайствовать перед судом о принятии распоряжения о раскрытии. Однако он предпочел не делать этого, последовали иные следственные действия и предполагаемый преступник был установлен иными средствами. Власти Латвии хотели подчеркнуть, что власти страны преднамеренно избрали более затратное по времени направление расследования, тем самым явно продемонстрировав свое уважение свободы выражения мнения и права журналистов не раскрывать свои источники. Власти Латвии полагали, что компетентные органы надлежащим образом уравновесили конкурирующие интересы защиты журналистской привилегии и интересы уголовного расследования.
76. Кроме того, когда был санкционирован срочный обыск, полиция установила, что телефонные переговоры I.P. с заявительницей соответствовали датам, когда были загружены XML-файлы из базы данных СЭД. Поэтому полиция имела разумное подозрение относительно того, что заявительница могла быть связана с преступлением и что она располагала загруженными файлами или иными доказательствами.
77. Наконец, власти Латвии утверждали, что не имелось альтернативных способов обыска и изъятия и что власти страны опасались уничтожения, сокрытия или повреждения доказательств после задержания I.P. Срочная процедура, таким образом, была необходимой. Также не использовались никакие другие средства, отличные от изъятия у заявительницы устройств хранения данных, которые, по мнению властей Латвии, были достаточно ясно определены в ордере на обыск. Ссылаясь на техническую экспертизу, которая последовала за обыском в жилище заявительницы, власти Латвии подтвердили, что только эксперт имел доступ к изъятым устройствам и что информация была удалена сразу после завершения экспертизы.
2. Мнение Европейского Суда
78. Европейский Суд начнет с рассмотрения довода властей Латвии о том, что обыск проводился с целью не установления личности источника информации заявительницы, а сбора доказательств по уголовному делу против I.P., личность которого была уже установлена на этой стадии расследования. Европейский Суд полагает, что вопрос, подлежащий рассмотрению в настоящем деле, заключается в том, относится ли обыск в жилище заявительницы, которая в период, относящийся к обстоятельствам дела, была известным журналистом, для получения информации при таких обстоятельствах к сфере действия статьи 10 Конвенции.
79. Европейский Суд отмечает, что стороны согласны в том, что I.P. был задержан в тот же день, за полтора часа до обыска в жилище заявительницы, в связи с уголовным делом по факту утечки данных. Европейский Суд не имеет оснований сомневаться в том, что власти страны имели разумное подозрение в том, что I.P. имел некую связь с утечкой данных на момент обыска в жилище заявительницы. Однако остается фактом, что следственные органы обыскали жилище заявительницы, журналиста, на основании всеобъемлющего ордера на обыск. Европейский Суд полагает, что обстоятельства, на которые ссылались власти Латвии, не могут исключать применимость статьи 10 Конвенции в настоящем деле.
80. Европейский Суд уже установил, что статья 10 Конвенции не только защищает анонимные источники, способствующие прессе в информировании общественности по вопросам, представляющим всеобщий интерес (см. Решение Европейского Суда по делу «Компания “Нордиск фильм и ТВ А/С” против Дании» (Nordisk Film & TV A/S v. Denmark), жалоба № 40485/02, ECHR 2005–XIII). В этом деле Европейский Суд нашел, что статья 10 Конвенции применима, даже если журналист действует тайно и использует скрытую камеру для съемки участников в телевизионной программе, которая, таким образом, не может рассматриваться как «источники журналистской информации в традиционном смысле». Это была скорее обязательная передача исследовательского материала, которая была предрасположена к оказанию сдерживающего влияния на осуществление журналистской свободы выражения мнения. В этом деле личность журналистских источников в традиционном смысле была адекватно защищена, и передача исследовательского материала относительно предполагаемого нарушителя, чьи действия подвергались уголовному расследованию и чья личность была известна полиции, не считалась непропорциональной преследуемой правомерной цели, и мотивы, выдвинутые национальными властями, признаны относимыми и достаточными.
81. Европейский Суд воспринимает понятие журналистского «источника» как «любое лицо, предоставляющее информацию журналисту»; он понимает «информацию, идентифицирующую источник» как включающую, насколько они могут повлечь идентификацию источника, «фактические обстоятельства получения информации от источника журналистом» и «неопубликованное содержание информации, предоставленной источником журналисту» (см. Рекомендацию № R (2000) 7 и пояснительные меморандумы к ней, процитированные в §§ 32 и 33 настоящего Постановления).
82. Европейский Суд учитывает, что власти Латвии признали, что обыск в жилище заявительницы был направлен на сбор «информации о расследуемом преступлении» и он санкционировал не только изъятие самих файлов, но также изъятие «информации относительно получения этих файлов». Признавая важность обеспечения доказательств по уголовному делу, Европейский Суд подчеркивает, что сдерживающее воздействие возникает во всех случаях, когда усматривается содействие журналистов в идентификации анонимных источников (см. Постановление Европейского Суда по делу «“Файненшл таймс Лтд” и другие против Соединенного Королевства» (Financial Times Ltd and Others v. United Kingdom) от 15 декабря 2009 г., жалоба № 821/03, § 70). В настоящем деле, независимо от того, была личность источника заявительницы раскрыта в ходе обыска, как установил омбудсман, или, по крайней мере, подтверждена во время этого обыска, как утверждала заявительница, тем не менее, остается фактом, что изъятые устройства хранения данных содержали не только информацию, способную идентифицировать ее источник информации, относящийся к «фактическим обстоятельствам получения информации» от ее источника или к «неопубликованному содержанию» этой информации, но также информацию, способную идентифицировать иные источники ее информации. Не требуется дополнительно доказывать, что обыск дал результаты или действительно оказался продуктивным в других отношениях (см. упоминавшееся выше (Постановление Европейского Суда по делу «Рёмен и Шмит против Люксембурга», § 57, и Постановление Европейского Суда по делу «Эрнст и другие против Бельгии» (Ernst and Others v. Belgium) от 15 июля 2003 г., жалоба № 33400/96, § 103). Европейский Суд, таким образом, не принимает довод властей Латвии о том, что обыск не относился к журналистским источникам.
83. Соответственно, Европейский Суд заключает, что обыск жилище заявительницы и информация, которая могла быть раскрыта вследствие этого, относились к сфере защиты в соответствии со статьей 10 Конвенции.
(a) Вмешательство
84. Сторонами не оспаривается, что имело место «вмешательство» в право заявительницы на свободу получения и распространения информации. Европейский Суд не усматривает оснований для иного вывода.
(b) Предусмотрено законом
85. Европейский Суд ссылается на применимые принципы в соответствии со статьей 10 Конвенции (см. упоминавшееся выше Постановление Большой Палаты по делу «Компания“Санома Эйтгеверс Б.В.” против Нидерландов», §§ 81-83).
86. Европейский Суд учитывает, что стороны согласились, что обыск в жилище заявительницы имел основу в законодательстве, а именно в части 3 статьи 180 Уголовно-процессуального закона. Заявительница, ссылаясь в значительной части на постановление Большой Палаты по вышеупомянутому делу «Компания “Санома Эйтгеверс Б.В.” против Нидерландов», утверждала, что латвийское законодательство по поводу срочных обысков в отношении журналистов не отличалось предсказуемостью. Власти Латвии, однако, отличали эти два дела с точки зрения фактов, поскольку в настоящем деле закон предусматривал участие следственного судьи.
87. Европейский Суд напоминает, что вышеупомянутое дело «“Санома Эйтгеверс Б.В.” против Нидерландов» затрагивало качество голландского законодательства и отсутствие адекватных правовых гарантий, допускающих независимую оценку того, перевешивали ли интересы уголовного расследования всеобщий интерес в защите журналистских источников. Ситуация в Латвии в этом отношении, как отмечали власти Латвии, была иной. Действительно, в соответствии с обычной процедурой на основании статьи 180 Уголовно-процессуального закона следственный судья сопоставляет потенциальные риски и соответствующие интересы перед тем как дать санкцию на обыск. Кроме того, в соответствии со статьей 154 того же закона следственный судья производит эту оценку до выдачи распоряжения о раскрытии. Таким образом, представляется, что в принципе в Латвии имеются процессуальные гарантии в виде предварительного судебного контроля со стороны следственного судьи для обысков в рамках обычной процедуры и распоряжения о раскрытии.
88. Однако Европейский Суд учитывает, что в настоящем деле заявительница ссылалась на отсутствие адекватных правовых гарантий для обысков в соответствии со срочной процедурой, которая применялась к ней на основании части 3 статьи 180 Уголовно-процессуального закона. Европейский Суд уже признал, что может быть невыполнимым представление органами преследования подробной мотивировки для срочных распоряжений или ходатайств. В таких ситуациях независимая проверка, проводимая, как минимум до доступа к полученным материалам и их использования, должна считаться достаточной для определения того, возникает ли вопрос конфиденциальности и, если да, перевешивает ли при конкретных обстоятельствах дела всеобщий интерес, на который ссылались следственные или прокурорские органы, всеобщий интерес защиты источника (см. упоминавшееся выше Постановление Большой Палаты по делу «Компания “Санома Эйтгеверс Б.В.” против Нидерландов», § 91).
89. Европейский Суд отмечает, что согласно латвийскому законодательству следственный судья рассматривает «законность и основания обыска», проводимого в соответствии со срочной процедурой, в день, следующий за обыском. Таким образом, нельзя утверждать, что отсутствуют гарантии, которые делают соответствующую правовую норму предсказуемой как таковую. Хотя представляется, что утверждение следственным судьей ордера на обыск производилось не в форме отдельного решения в настоящем деле, но свелось лишь к надписи «утверждаю» на самом ордере на обыск, причины этого решения были разъяснены в письменной форме председателем суда после рассмотрения жалобы заявительницы на это решение.
90. Европейский Суд учитывает, что в отличие от дела «Компания “Санома Эйтгеверс Б.В.” против Нидерландов» следственный судья согласно латвийскому законодательству имеет полномочия отменить ордер на обыск и признать такие доказательства неприемлемыми (см. § 36 настоящего Постановления). Кроме того, согласно информации, представленной властями Латвии, которую заявительница не оспаривала, следственный судья также имеет полномочия не разрешить раскрытие и журналистских источников (там же). Европейский Суд полагает, что последние два элемента, относящиеся к участию следственного судьи в проверке сразу после происшествия, являются достаточными, чтобы отличать это дело от упоминавшегося выше дела «Компания “Санома Эйтгеверс Б.В.” против Нидерландов» (см. также Постановление Европейского Суда по делу «“Телеграф медиа Недерланд Ланделейке Медиа Б.В.” и другие против Нидерландов» (Telegraaf Media Nederland Landelijke Media B.V. and Others v. Netherlands) от 22 ноября 2012 г., жалоба № 39315/06, § 120, где было сделано сходное различие). Европейский Суд, таким образом, не находит необходимым рассматривать объяснения властей Латвии относительно роли надзирающего прокурора при санкционировании обысков в соответствии со срочной процедурой.
91. При этих обстоятельствах Европейский Суд полагает, что обжалуемое вмешательство было «предусмотрено законом» в значении пункта 2 статьи 10 Конвенции.
(c) Правомерная цель
92. Стороны не пришли к согласию в этой части, но Европейский Суд нашел возможным признать, что вмешательство имело целью предотвращение беспорядков или преступлений и защиту прав иных лиц, которые являются правомерными целями.
(d) Необходимость в демократическом обществе
93. Европейский Суд ссылается на применимые принципы в соответствии со статьей 10 Конвенции (см. упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу «“Файненшл таймс Лтд” и другие против Соединенного Королевства», §§ 59–63, а позднее упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу «“Телеграф медиа Недерланд Ланделейке Медиа Б.В.” и другие против Нидерландов», §§ 123-126). При осуществлении надзорной функции задачей Европейского Суда является не подмена национальных властей, а, скорее, проверка в свете всех обстоятельств дела, совместимы ли с указанными положениями Конвенции решения, принятые ими в рамках их свободы усмотрения (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу «“Аксель Шпрингер АГ” против Германии» (Axel Springer AG v. Germany) от 7 февраля 2012 г., жалоба № 39954/08, § 86).
94. Европейский Суд, соответственно, должен рассмотреть мотивы, которые выдвинули власти для обыска заявительницы, а также пределы ордера на обыск, чтобы удостовериться, что эти мотивы были «относимыми» и «достаточными» и, таким образом, с учетом пределов усмотрения, которыми пользуются национальные власти, вмешательство было пропорциональным преследуемым правомерным целям и соответствовало «неотложной общественной необходимости».
95. Европейский Суд, прежде всего, отмечает, что имело место фундаментальное отличие между данным делом и другими делами, где журналистам вручались распоряжения о раскрытии, требующие от них раскрывать личность своих источников (см. вышеупомянутые Постановление Европейского Суда по делу «Гудвин против Соединенного Королевства», Постановление Европейского Суда по делу «Воскёйл против Нидерландов», Постановление Европейского Суда по делу «“Файненшл таймс Лтд” и другие против Соединенного Королевства» and Постановление Европейского Суда по делу «“Телеграф медиа Недерланд Ланделейке Медиа Б.В.” и другие против Нидерландов»). Отличие заключалось не в том факте, как утверждали власти Латвии, что личность I.P. была известной следственным органам до обыска заявительницы, что не устраняет защиты заявительницы в соответствии со статьей 10 Конвенции (см. §§ 7883 настоящего Постановления). Европейский Суд уже указывал, что обыск, проведенный с целью идентификации журналистского источника, является более жесткой мерой, чем распоряжение о раскрытии личности источника (см. вышеупомянутые Постановление Европейского Суда по делу «Рёмен и Шмит против Люксембурга», § 57, и Постановление Европейского Суда по делу «Эрнст и другие против Бельгии», § 103). Европейский Суд полагает, что это тем более так при обстоятельствах настоящего дела, где ордер на обыск был сформулирован в столь неясных выражениях, что допускал изъятие «любой информации», относящейся к расследуемому преступлению, предположительно совершенному журналистским источником, независимо от того, была ли его личность уже известна следственным органам. Как Европейский Суд уже отмечал в Постановлении по делу «Рёмен и Шмит против Люксембурга» и Постановлении по делу «Эрнст и другие против Бельгии», следователи, которые проникли на рабочее место или в жилище журналиста без предупреждения и имели ордера на обыск, имеют весьма широкие следственные полномочия, поскольку по определению они имеют доступ ко всей документации, находящейся у журналиста. Европейский Суд напоминает, что ограничения конфиденциальности журналистских источников требуют наиболее тщательного анализа со стороны Европейского Суда.
96. Что касается мотивов обыска 11 мая 2010 г., Европейский Суд учитывает, что согласно ордеру на обыск, выданному следователем в соответствии со срочной процедурой, фактической основой для обыска было общение заявительницы с I.P., по телефону и, возможно, лично несколько раз до показа передачи 14 февраля 2010 г. Власти Латвии сообщили в Европейском Суде, что следственные органы столкнулись с задачей квалификации преступления, предположительно совершенного I.P., и установления роли заявительницы. Однако Европейский Суд не находит, что мотивы, приведенные властями страны, являются «относимыми» и «достаточными» при обстоятельствах настоящего дела или соответствовало «неотложной общественной необходимости».
97. Европейский Суд учитывает, что предмет, о котором сообщала заявительница и в связи с которым ее жилище было обыскано, составлял двоякий вклад в публичную дискуссию. В первую очередь она имела целью информирование общественности о заработной плате, выплачиваемой в государственном секторе в период экономического кризиса, когда был введен ряд мер экономии. Не лишен значения тот факт, что примерно в то же самое время были подготовлены законодательные изменения, цель которых состояла в том, чтобы сделать доступной широкой общественности информацию о заработной плате в государственных учреждениях (см. § 39 настоящего Постановления). Кроме того, передача заявительницы также раскрывала недостатки безопасности в базе данных Службы государственных доходов, которые были обнаружены ее источником. Действительно, действия источника являются предметом продолжающегося уголовного расследования. Сама заявительница, однако, для целей расследования была допрошена в качестве свидетеля; представляется, что ее процессуальный статус оставался неизменным в течение всего расследования. Европейский Суд подчеркивает, что право журналистов не раскрывать свои источники не может рассматриваться в качестве простой привилегии, предоставляемой или отменяемой в зависимости от законности или незаконности их источников, но является неотъемлемой частью права на информацию, требующей обращения с величайшей осторожностью (см. упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу «Тиллак против Бельгии», § 65). Учитывая многочисленные интересы по делу, Европейский Суд подчеркивает, что поведение источника будет являться лишь одним из факторов, принимаемых во внимание при осуществлении необходимого уравновешивания интересов в соответствии с пунктом 2 статьи 10 Конвенции (см. упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу «“Файненшл таймс Лтд” и другие против Соединенного Королевства», § 63).
98. Европейский Суд отмечает, что показ передачи, в ходе которого заявительница сообщила общественности об утечке данных из СЭД, состоялся 14 февраля 2010 г., то есть почти за три месяца до обыска в жилище заявительницы. По утверждению следователя, после этой даты не было дальнейших контактов между заявительницей и ее источником. В этом отношении Европейский Суд учитывает, что когда следственные органы почти через три месяца после показа и после того, как заявительница согласлась дать показания, решили, что обыск в ее жилище был необходимым, они начали действовать в соответствии со срочной процедурой без рассмотрения судебным органом вопроса об отношении пропорциональности между публичным интересом расследования, с одной стороны, и защитой свободы выражения мнения журналиста, с другой стороны.
99. Европейский Суд теперь обратится к основаниям, которые были выдвинуты для проведения обыска в соответствии со срочной процедурой. В соответствии с законодательством страны такой обыск мог быть назначен лишь при условии, что задержка могла повлечь уничтожение, сокрытие или повреждение относимых документов или предметов или бегство лица (см. § 36 настоящего Постановления). В настоящем деле мотивы, сформулированные в ордере на обыск в отношении срочности, состояли в «предотвращении уничтожения, сокрытия или повреждения доказательств» без дополнительного объяснения или ссылки на конкретные факты или иные указания. Из материалов дела неясно, на каких основаниях и в каком контексте было выдвинуто приведенное выше утверждение. Власти Латвии настаивали на том, что роль заявительницы не была ясна на момент обыска. Однако не предполагалось, что в ходе предварительного расследования была получена информация, связывающая заявительницу с I.P. каким-либо образом, отличным от контактов в качестве журналиста; ее статус как свидетеля по уголовному делу лишь дополнительно доказывает это. Напротив, в самом ордере на обыск было отмечено, что последний контакт заявительницы с I.P. состоялся в день показа передачи. При этих обстоятельствах лишь веские основания могли оправдать срочность обыска у заявительницы.
100. Европейский Суд уже отметил выше, что может быть невыполнимым представление органами преследования подробной мотивировки для срочных обысков; в таких ситуациях необходимая оценка конкурирующих интересов может проводиться на более поздней страдии, но в любом случае как минимум до доступа к полученным материалам и их использования (см. § 88 настоящего Постановления). В Латвии, по утверждению властей Латвии, оценка производится следственным судьей на следующий день после срочного обыска. В настоящем деле, однако, никаких дополнительных оснований не было выдвинуто следственным судьей или председателем суда, который впоследствии рассмотрел жалобу заявительницы на решение следственного судьи. Оба судьи ограничились выводом о том, что обыск вообще не касался журналистских источников, в связи с чем они не перешли к рассмотрению конкурирующих интересов. По мотивам, изложенным выше (см. §§ 78-83), Европейский Суд не может согласиться с таким выводом.
101. Европейский Суд полагает, что любой обыск, включающий изъятие устройств хранения данных, таких как ноутбуки, внешние жесткие диски, карты памяти и флеш-накопители, принадлежащие журналисту, порождает вопрос о свободе выражения мнения журналиста, включая вопрос о защите источников, и что доступ к информации, содержащейся на них, должен быть защищен достаточными и адекватными гарантиями против произвола. В настоящем деле, хотя участие следственного судьи в незамедлительной последующей проверке было предусмотрено законом, Европейский Суд находит, что следственный судья не установил, что интересы расследования в обеспечении доказательств были достаточными, чтобы перевесить всеобщий интерес в защите свободы выражения мнения журналиста, включая защиту источников и защиту против передачи исследовательских материалов. Скудная мотивировка председателя суда относительно непрочного характера доказательств, связанных с киберпреступлениями в целом, как правильно заключил омбудсман, не может считаться достаточной в настоящем деле, учитывая задержку следственных органов с проведением обыска и отсутствие признаков угрозы уничтожения доказательств. Также отсутствовали предположения о том, что заявительница несла ответственность за распространение персональных данных или была причастна к событиям иным образом, чем в качестве журналиста; она оставалась «свидетелем» для целей уголовного дела. Если материалы дела включали какие-либо признаки в этом отношении, следственный судья был обязан провести необходимую оценку конкурирующих интересов, что не было сделано.
102. Вышеизложенные соображения достаточны для того, чтобы позволить Европейскому Суду заключить, что не были приведены «относимые и достаточные» основания для обжалуемого вмешательства. Таким образом, по делу было допущено нарушение статьи 10 Конвенции.
II. ПРЕДПОЛАГАЕМОЕ НАРУШЕНИЕ СТАТЬИ 8 КОНВЕНЦИИ
103. Заявительница также жаловалась на то, что обыск составлял неоправданное вмешательство в ее право на уважение жилища и личной жизни, предусмотренное статьей 8 Конвенции. Она отметила, что ее ноутбук, который был изъят, содержал частную информацию, которую она не считала необходимой для целей расследования. Она возражала в этом отношении против широкого охвата ордера на обыск.
104. Европейский Суд учитывает, что заявительница не указала, даже кратко, вид информации, содержавшейся в ее личном ноутбуке или иных устройствах хранения данных, и пределы предполагаемого вмешательства в ее личную жизнь. Насколько затронуто право заявительницы на уважение ее жилища, Европейский Суд уже рассмотрел фактические обстоятельства, сопровождавшие этот обыск, в соответствии со статьей 10 Конвенции. Он не находит необходимым рассматривать приемлемость и существо данной жалобы отдельно в соответствии со статьей 8 Конвенции при обстоятельствах настоящего дела (см. для сравнения и противопоставления вышеупомянутое дело «“Телеграф медиа Недерланд Ланделейке Медиа Б.В.” и другие против Нидерландов», где два журналиста подверглись мерам надзора, таким как прослушивание и запись их телекоммуникаций, что делало необходимым рассмотрение с точки зрения статей 8 и 10 Конвенции; в том же деле распоряжение о выдаче документов было рассмотрено исключительно в соответствии со статьей 10 Конвенции; см. для сравнения и противопоставления также вышеупомянутое дело «Эрнст и другие против Бельгии», в котором жилища четырех журналистов были обысканы в рамках намного более широкой операции).
III. ПРИМЕНЕНИЕ СТАТЬИ 41 КОНВЕНЦИИ
105. Статья 41 Конвенции предусматривает:
«Если Суд объявляет, что имело место нарушение Конвенции или Протоколов к ней, а внутреннее право Высокой Договаривающейся Стороны допускает возможность лишь частичного устранения последствий этого нарушения, Суд, в случае необходимости, присуждает справедливую компенсацию потерпевшей стороне».
A. Ущерб
106. Заявительница требовала 50 000 евро в качестве компенсации морального вреда, который был предположительно причинен ей. Она утверждала, что обыск являлся травмирующим опытом и нанес ущерб ее репутации в глазах существующих и потенциальных источников информации.
107. Власти Латвии оспаривали это требование.
108. Вынося решение на справедливой основе в соответствии со статьей 41 Конвенции, Европейский Суд присуждает заявительнице 10 000 евро в качестве компенсации морального вреда.
B. Судебные расходы и издержки
109. Заявительница также требовала 12 679,53 латвийских лата (приблизительно 18 114 евро) в качестве компенсации судебных расходов и издержек, понесенных в судах страны и в Европейском Суде, не включая НДС. Это требование было подтверждено ведомостями временных затрат.
110. Власти Латвии сочли эти требования необоснованными. Они утверждали, что часть издержек, понесенных в разбирательстве на уровне страны, не была связана с нарушением статьи 10 Конвенции (в связи с проверкой омбудсмана и иными обсуждениями между заявительницей и ее адвокатом). Они также полагали, что заявительница не представила в адекватных подробностях разбивку работы, проведенной в отношении внутригосударственного и страсбургского разбирательств. Наконец, власти Латвии утверждали, что сумма, требуемая в отношении юридических услуг, была необоснованно большой.
111. В соответствии с установившейся прецедентной практикой Европейского Суда заявитель не имеет права на возмещение расходов и издержек на основании статьи 41 Конвенции, если не установлено, что они были действительно понесены, являлись необходимыми и разумными по размеру. Кроме того, юридические издержки подлежат возмещению лишь постольку, поскольку они связаны с установленным нарушением (см. в числе многочисленных примеров упоминавшееся выше Постановление Большой Палаты по делу «“Санома Эйтгеверс Б.В.” против Нидерландов», § 109). В настоящем деле, учитывая документы, имеющиеся в его распоряжении, и указанные критерии, Европейский Суд считает разумным присудить 10 000 евро в отношении всех видов издержек.
C. Процентная ставка при просрочке платежа
112. Европейский Суд полагает, что процентная ставка при просрочке платежа должна определяться исходя из предельной кредитной ставки Европейского центрального банка плюс три процента.
НА ОСНОВАНИИ ИЗЛОЖЕННОГО СУД ЕДИНОГЛАСНО:
1) признал жалобу на нарушение статьи 10 Конвенции приемлемой для рассмотрения по существу;
2) постановил, что имело место нарушение статьи 10 Конвенции;
3. постановил, что не возникают отдельные вопросы в отношении предполагаемого нарушения статьи 8 Конвенции;
4. постановил:
(a) что Государство-ответчик обязано в течение трех месяцев со дня вступления настоящего Постановления в силу в соответствии с пунктом 2 статьи 44 Конвенции выплатить заявительнице следующие суммы, подлежащие переводу в валюту государства-ответчика по курсу, который будет установлен на день выплаты
(i) 10 000 (десять тысяч) евро, а также любой налог, подлежащий начислению на указанную выше сумму, в качестве компенсации морального вреда;
(ii) 10 000 (десять тысяч) евро, а также любой налог, обязанность уплаты которого может быть возложена на заявительницу в связи с указанной суммой, в качестве компенсации судебных расходов и издержек;
(b) что по истечению указанного трехмесячного срока и до момента выплаты на эти суммы должны начисляться простые проценты в размере предельной кредитной ставкой Европейского центрального банка, существующей на период невыплаты, плюс три процента;
5) отклонил остальные требования заявительницы о справедливой компенсации.
Совершено на английском языке и уведомление о Постановлении направлено в письменном виде 16 июля 2013 г. в соответствии с пунктами 2 и 3 правила 77 Регламента Суда.
Франсуаза ЭЛЕНС-ПАСОС Давид Тор БЬЁРГВИНССОН
Секретарь Секции Суда Председатель Палаты Суда
Перевод:
Бюллетень Европейского суда по правам человека,
ООО «Правовые системы»
